Со временем я понял, что по духу он «родной» сын Аджари, всецело влюбленный в науку, и любое вторжение в личную жизнь чужого человека, не похожего на Стефанию и далекого от его мировоззрения, с навязыванием правил и чувств, воспринимал как «третьего лишнего». Повоевав с ним не один год, бросил это неблагодарное занятие, хотя очень хотелось почувствовать себя, пусть не родным, но все же дедушкой. А время шло…
Последнюю неделю Сахемхет очень волновался — все редактировал речь для защиты, боялся упустить мелкие, но важные детали. Я поддерживал, как мог, и искренне был рад его успеху как ученого. Хотел сам прийти, послушать его выступление, но очередной сердечный приступ за день до такого значимого мероприятия отправил меня на больничную койку.
Несмотря на то, что оказался в палате под капельницами, я по-прежнему продолжал вести свои записи с любимой печатной машинкой на стуле, предпочитая ее современной технике. Надеюсь, мой принц не уничтожит, что я напечатал за эти четырнадцать лет, если когда-нибудь прочтет. Наконец-то он пришел…
Уже не доктор, а профессор Сахемхет Аджари в классическом сером смокинге стоял рядом с моей кроватью и по-детски светился от счастья. Он сбросил всю свою аристократическую чопорность вместе с пиджаком, сел рядом на белую больничную простынь. Смеясь, египтянин рассказывал о том, как от волнения запутался в листах с докладом и рассказывал по памяти, как комиссия посчитала его слишком юным для такой ученой степени и как он искал паспорт в карманах, чтобы подтвердить свой возраст. Сахемхет внешне ничуть не изменился — на вид он был все таким же двадцатилетним парнем, а не тридцатичетырехлетним взрослым мужчиной.
Мне становилось с каждым днем лучше, хотя, врачи отказались отпускать домой. Аджари проводил каждый вечер со мной, читал наброски новой монографии и выдвигал идеи по переводу символов давно исчезнувшей цивилизации. Его вдохновленность придавала мне силы, появились реальные и интересные планы на ближайшее время… Твердо решил дожить до заветного дня, когда уже я вместе с Сахемхетом отправлюсь на поиски той загадочной библиотеки Древних, найденной Птаххетепом тысячелетия назад, как возьму в руки эти диски, увижу, как белый песок собирается в знакомые знаки, как прошлое раскрывает свои тайны, как древний египтянин рассказывает о старом ученом и хранителе Птах…
Дорогие читатели!
Вчера, двадцать четвертого декабря две тысячи пятнадцатого года в шесть часов вечера остановилось сердце прекрасного ученого, историка и моего биографа Джонатана Эдварда Брайтона. Теперь его записи буду продолжать я, египетский принц Сахемхет Неферефкара Хор Ахет — хранитель библиотеки Древних, более известный в современном мире как профессор Сахемхет Аджари.
Дополнение к Главе 7
Из личного дневника Джонатана Брайтона
Я видел твердую воду,
я видел разноцветное небо —
я видел чудо из чудес!
Сахемхет Аджари
(перевод с древнеегипетского)
Вернувшись в Лондон уже в компании Сахемхета, я радовался, что стал «отцом», но недолго. Стефания слишком разбаловала приемного сына своей материнской любовью. Нет, не в плане жилищных условий или рациона питания. Тут он был почти аскетом. Зато научное свободомыслие, взращенное «саккарским профессором», процветало в его голове, создавая проблемы в работе экскурсоводом Британского музея. Мне пришлось стать его личным психологом и потратить несколько месяцев на то, чтобы научить несносного мальчишку держать язык за зубами и не высказывать свою альтернативную точку зрения тогда, когда от него хотели слышать известную всем информацию. Повторения его выходок в каирском музее или стычек с учеными мне не хотелось. Если он захочет построить карьеру ученого, то нужно уметь подстраиваться под современный научный мир, а не пытаться изменить его коренным образом. И тут мне предстояла долгая и кропотливая работа над характером древнего египтянина царского рода.