— Прости… — виновато прошептал Аджари, когда мы сошли с поезда.
— Это я должен просить прощение — не подумал о том, что ты можешь их бояться.
— В Каире и Саккаре мне некогда было знакомиться с техническими достижениями человечества за последние сорок веков. Максимум, телефоны, телевизоры, автомобили и лифты. С тобой узнал еще самолеты. Дай мне время освоиться.
Я улыбнулся, прищурил глаз. В ответ получил тоже улыбку, но застенчивую и скромную.
До Гленко добирались уже на автобусе, который еле полз по заснеженной дороге, и где мы оба неплохо выспались. Вечерело. Небо было ясное, усыпанное яркими, крупными звездами, что предвещало хороший морозец. Угревшийся за время поездки Сахемхет спокойно вышел на остановку, забрал наши вещи из багажного отделения. Однако, минут через десять, пока шли до глэмпинга, он стал замерзать: его любимая демисезонная куртка не спасала от холода, хотя, по моим ощущениям было не ниже минус пять. Мне же, напротив, как человеку, выросшему в Шотландии, было очень тепло, если не жарко. Я шел нараспашку, шапку запихал в карман и наслаждался достаточно сухим холодным воздухом.
— Джон, давай вернемся в Лондон, — взмолился египтянин, скидывая сумку на ресепшене.
— Через пару дней. Раньше не получится. Рождество же… Праздник. Автобусов не будет.
— Да, слышал… — вздохнул он, устраиваясь около электрокамина. — Тогда… Хотя бы застегивайся, а то я еще больше замерзаю, глядя на тебя.
Сахемхет так и просидел, согревая озябшие руки, пока я оформлял документы. От катания на лыжах и сноуборде отказался: я был уже стар для такого экстрима, а из молодого человека ни горнолыжника, ни сноубордиста не получилось бы. Да и ехали мы не за этим. Парень на ресепшене с недоумением переводил взгляд с меня на Сахемхета и обратно, не понимая, как можно ехать на горнолыжный курорт и что там делать, если не кататься. Пока мой спутник наслаждался теплом, заказал на вынос легкий ужин на двоих.
Дорога до бунгало также оказалась испытанием, только теперь я закутал юношу в шарф и заставил надеть перчатки. Не прикоснувшись к еде, уставший Аджари забрался в спальный мешок и проспал так до утра.
— С Рождеством, соня, — растолкал с рассветом своего спутника. — Пора вставать, а то без завтрака останемся.
— Закажи сюда, — прошептал он, закутываясь в мешок.
— Не выйдет. Это не гостиница. В главном корпусе шведский стол накрыт. Умывайся и пойдем.
Он неохотно вылез, поежился. Плюс восемнадцать в помещении для него было слишком прохладно даже в водолазке и джинсах.
— Я готов, — обреченно вздохнул египтянин, затягивая резинкой волосы в хвост.
— А рождественские подарки открывать? — остановил молодого человека. Зря что ли тащил целый чемодан вещей… для него. — Распаковывай!
Я знал о цветовых предпочтениях Сахемхета: ему нравился белый и светлый беж, остальных же цветов в одежде юноша старался избегать. Даже серый костюм экскурсовода носил лишь потому, что так обязывал дресс-код музейного работника. Черная демисезонная кожаная куртка была единственным исключением — он почему-то считал ее вершиной элегантности, и его не волновало, что она абсолютно не смотрится с любимыми кремовыми брюками и ботинками. Джинсы, в которых приехал молодой человек, так же были светлого цвета, как и водолазка.
Аджари вытаскивал из упаковок вещи, примерял их. Я сам радовался, как мальчишка, когда белый кашемировый свитер и цвета слоновой кости утепленные брюки привели его в восторг, как и высокие зимние берцы. Белый пуховик с теплой вязаной шапкой довершили начатое.
— Перчатки не забудь, — напомнил ему.
— Уже в кармане, — улыбнулся он.
Покинув бунгало, мы шли по утоптанной дорожке. Сахемхет щурился от светившего в глаза солнца, поднявшегося над горной грядой, счастливо улыбался, я же надел припасенные в кармане солнечные очки. Предложил спутнику вторые, но тот отказался, сославшись на ненадобность.