Открыв дверь квартиры, я услышал шаги на лестнице и невольно обернулся. Тяжело дыша, наверх поднимался пожилой мужчина в светлом смокинге и с красной феской на голове.
— Вы профессор Сахемхет Аджари? — спросил он на арабском со знакомым каирским акцентом.
— Да, это я, — ответил на том же языке.
— Распишитесь в получении, — посыльный протянул конверт и планшет с ручкой.
Поставив нехитрую закорючку в графе, я вернул ему документы.
— Благодарю, — мужчина вежливо поклонился и направился по лестнице вниз, оставляя меня с почтой в руках.
Приготовив чай, устроился в кресле у журнального столика и вскрыл конверт. Как я хотел, чтобы это была записка от Эмилии. Но разве она пришлет весточку с таким странным человеком? Дрожащими руками развернул лист, из которого выпал билет на самолет.
— Приезжай, и как можно скорее. Тебя встретят в Каире. Доктор З. Хавасс», — прочитал я вслух коряво выведенную арабскую вязь на помятой бумаге. — Захия? — невольно сорвалось с моих губ. — Зачем?
Действительно, зачем я понадобился человеку, который так ненавидел меня и нанимал убийц, оборвавших жизнь Стефании? Свое обещание держал все эти годы, что жил в изгнании вдали от родины. И почему записка на арабском, а не на английском, который Хавасс прекрасно знал. Только вопросы и снова без ответов. Даже если это был заговор — мне терять было нечего, поэтому я решил ехать. Взглянул на дату вылета — оставалось всего три часа, чтобы собрать вещи и добраться до аэропорта.
Я сидел на заднем сидении личного автомобиля главы Службы древностей Египта и смотрел в окно. За полтора десятилетия Каир совсем не изменился. Улицы были заполнены старым транспортом, людьми и вьючными животными. У частных лавочек местные покупатели громко и, по обычаю, долго торговались с продавцами, чем вызывали недовольство у постоянно суетящихся туристов. Узкие улочки, ведущие к Гизе, были заняты ремесленниками, ваявшими традиционные древнеегипетские статуэтки и ювелирные украшения для продажи иностранцам. Они пытались законным путем прокормить свои семьи, и было бы бесчеловечно осуждать их за копирование известных артефактов. Я попытался определить конечную точку этой поездки, но не смог. Было ясно только одно: меня везли ни в музей, ни в Службу древностей.
Автомобиль остановился у недавно построенного на окраине города многоэтажного здания, украшенного светящимся красным крестом. Шофер вышел, открыл дверь и попросил следовать за ним. Мы шли по светлым коридорам клиники, стараясь не преграждать дорогу спешившему медицинскому персоналу. Мужчина распахнул дверь палаты и прошептал:
— Он Вас ждет. Только недолго. Врачи запретили посетителей.
— Хорошо. Спасибо, — без промедления вошел внутрь.
Я ожидал увидеть на больничной койке кого угодно, но только не доктора Хавасса в таком тяжелом состоянии. Он всегда был таким бодрым и крепким, что, казалось, в одиночку мог раскопать гробницу Рамсеса Второго в Долине царей. Сейчас же предо мной лежал истощенный старик, опутанный проводами датчиков и прозрачными нитями капельниц. Его глаза были закрыты, пальцы рук непроизвольно вздрагивали, словно что-то писали на больничной простыне. Старую неприязнь к этому человеку вытеснило сострадание, так сдавившее грудь, что стало тяжело дышать.
— Ты приехал, — прошептал Захия, не открывая глаз. — Садись рядом, хочу посмотреть на тебя живого — устал любоваться фотографиями в научных изданиях.
Присев на край больничной койки, я взял доктора за руку.