— Спасибо… — сел, обхватив руками голову. — А откуда известно, что она этого периода?
— В то время поклонялись Ра, оттуда и пирамиды, оттуда и рисунок на стене склепа… Время великих фараонов, время великих пирамид! — гордо произнес Хавасс, развернулся и ушел.
Вскоре пришла в сознание и Стефи. Она встала, слегка покачиваясь, налила из кувшина воды в стакан и осушила его до дна.
— Берем мумию и тащим под сканер, — хриплым голосом прошептала Аджари. — Джон! Вставай!
— Иду… — я был готов упасть на кушетку и снова спать, но просьба любимой Стефании прозвучала для меня как приказ.
Мы с трудом добрались до лаборатории, находившейся за музеем в маленьком, недавно построенном здании.
— Может завтра? Все уже разошлись по домам, — попытался отделаться от работы и вернуться в объятия пледа и подушки.
— У меня есть ключи! — она позвенела связкой. — Тебе не интересно, амико?
— Только пообещай, что потом дашь поспать… — взмолился я и получил в ответ одобряющее покачивание головой.
Стефания открыла дверь, включила аппаратуру. Я переложил мумию на тележку, отвез под датчик. Мы сели перед монитором. Археолог стала комментировать изображение на экране.
— Я была права: под тканями человеческое тело, ребенок, похоже, мальчик. Лет девять-десять. Резцы постоянные, но клыки еще молочные. Голова… Это мозг? Целый? — она вскочила с кресла. — Грудная клетка. Сердце и легкие на месте… Печень, желудок… Его не мумифицировали! Органы в прекрасном состоянии, словно телу не четыре с лишним тысячи лет! Джон, такого быть не может! Я вскрываю бинты!
Стефи выкатила тележку, достала из шкафа скальпель, надела перчатки и принялась разрезать ткань. Та потрескивала, наполняя воздух белесой пылью. И снова почувствовался этот странный запах, как в самой гробнице. Запустив вентилятор, выгонявший воздух из помещения на улицу, я, одолеваемый научным любопытством, подошел к ней. Аджари сняла последний кусок материи, закрывавший тело, несколько раз чихнула от пыли и шепотом похвалила себя за работу. Перед нами лежал сильно истощенный мальчик в набедренной повязке из тонкого льна и не по размеру большом лазуритово-бирюзовом ожерелье, оправленном «металлом царей и богов». Его предплечья и запястья украшали массивные золотые браслеты со вставками из лазурита, которые, судя по множеству царапин, он долго носил при жизни. В ушах были серьги из золота и полудрагоценных камней. Искусно заплетенный локон юности с золотым зажимом, украшенном змеями, говорил о царском происхождении. Руки были скрещены на груди. Стефания прикоснулась к пальцам мальчика, сжала их в кулак, а затем осторожно распрямила руки вдоль тела, согнула и разогнула ноги в коленях.
— Суставы подвижные, мышцы в небольшом тонусе, — восторгу археолога не было предела. — Трупного окоченения нет! Возможно, это вид какого-то анабиоза. Не знаю, как такое называется у врачей? Скорую! Пока не стало поздно!
— Он мертв уже несколько тысяч лет… — борясь со сном, возразил ей. — Успокойся…
— Нет! Он жив! — закричала Стефания и заметалась по лаборатории в поисках аптечки. — Мне ли не знать, как выглядят тысячелетние мертвые! К тому же, все украшения не являются погребальными. И где амулеты? Почему в гробнице нет вещей для мертвеца? Говорю тебе: он жив!
Я воспользовался старыми связями в городской больнице. Через десять минут в дверях появилась реанимационная бригада во главе с Искандером Икрамом — врачом-кардиологом и по совместительству моим лучшим другом.
— Где пациент? — изрек он по привычке и беспокойным взглядом оглядел помещение.
— Вот, на каталке, — указал я жестом.
— Джон, ты издеваешься? — на лице Икрама появилось разочарование, в голосе зазвучали ноты нескрываемого гнева. — Думал, что у тебя снова проблемы с сердцем. Боялся не успеть. А тут налицо помутнение рассудка, потому что ты вызываешь скорую, чтобы воскресить мертвеца!
— Он жив! — набросилась на врача Стефи. — Это сон, глубокий, как смерть… Заставьте его сердце биться!