— Такой молодой не может быть у власти, — вынес он свой вердикт. — Ты лжешь.
— Нет, — отобрал у него корочку и властно добавил на своем родном языке: — Кто ты, чтобы не верить мне — Господину над Черной и Красной землями, Владыке суши и воды, мне — царю Сахемхету Неферефкара Хор Ахету, внуку царя Менкаура?
Руки старика задрожали. Он вытащил из-за пояса небольшой сверток, протянул мне.
— Читай! Поверю твоей красивой бумажке и непонятным словам, если прочтешь и скажешь, что написано!
Я развернул ткань. Там лежал блестящий, безупречно отполированный базальтовый осколок, некогда имевший квадратную форму и покрытый символами Древних. То, что он не имеет отношения к гробнице, я сразу понял.
— Это язык богов, — ответил старику, — произнести его не могу, как и правильно перевести. Вещь из другого места, не из усыпальницы.
Араб усмехнулся, положил мозолистую ладонь на плечо внука.
— Что ж, теперь верю… Если бы начал морочить мне голову чтением и переводом, побил бы камнями, как других до тебя. Умными хотели казаться. Скольким показывал — все на свой лад читали и перевод сочиняли. Лишь один — я его знал хорошо — доктор, настоящий ученый, много лет назад сказал, что ценная вещь, до фараонов сделанная, и никто не может прочитать. Мертвый язык. Мертвее некуда. Обломок передавался много веков в моей семье от отца к сыну, а вот эту гробницу мой внук нашел. И ее во времена фараонов построили.
— Я хочу увидеть склеп и купить все из него для музея в Каире.
— Внук сказал, что с украшениями ты даешь два миллиона.
— Да. Деньги немаленькие для селения.
— Идем. Сам увидишь, стоят гробы и ящики столько или лучше нам оставить для продажи.
В сопровождении детей и старика я шел по утоптанной дорожке за пределы деревни к скромным полям. Миновав зеленые квадраты ячменя и пшеницы, мы двигались по песку, усыпанному осколками известняка, пока не оказались у низкой мастабы, занесенной почти доверху. Дети потянули за торчавшие из песка концы брезента, открывая прикрытый досками вход. Старик достал припрятанные между камней масляные светильники, зажег их. Мы вошли вдвоем, подросток и свита остались караулить снаружи. Стены по всему спуску сильно растрескались и облупились — сказалось изменение микроклимата из-за нарушения герметичности. За длинным коридором, ведущим вниз, находилось большое помещение с четырьмя колоннами. Я разглядел больше дюжины беспорядочно разбросанных антропоморфных гробов и обычных ящиков-саркофагов вперемешку с посудой, коробами, сундуками, предметами мебели, ушебти, статуями среднего и малого размеров. Сохранность многих артефактов оставляла желать лучшего (сказалось время, а не вандальное отношение местных жителей), но нетронутые гробницы Второго переходного периода были редкостью, а фараон Неферхетеп правил как раз в начале этого смутного времени.
— Будут украшения — будут обещанные деньги, — обратившись к старику, подвел итог сделки. — Без них — половина суммы.
— Заплатишь — получишь все, что есть. Мы продали всего пару ожерелий и полдюжины браслетов. Остальное надежно спрятано, но не тут.
— Деньги привезут археологи, что будут здесь работать. Они приедут через несколько недель, как только оформлю все документы на раскопки. До этого больше никто сюда не входит.
— Меня устраивает, — старик протянул руку. — Мертвые станут свидетелями нашего договора!
Пожал ее в ответ. Теперь я был спокоен, что ни одна вещь не покинет этого помещения, — такие клятвы старались не нарушать ни в мое время, ни сейчас. Только, как сказать Эмилии, что мне нужно где-то достать шестьдесят пять тысяч евро и достаточно быстро?..
Вместе с экипажем мы вернулись на пароход. Матросы поставили паруса. Я же с Эмилией устроился на носу в инжироподобных креслах.
— Как разговор с детьми? — поинтересовалась она, похрустывая фиником в сахаре.
— Очень удачно. Я совершил самое большое безумие в своей жизни, — ответил и тяжело вздохнул, — выкупил у жителей деревни содержимое гробницы за фантастическую сумму, которой у меня нет. Придется идти к министру культуры и валяться у него в ногах (Примечание: здесь было записано скорописью древнеегипетское устойчивое выражение, которое дословно можно перевести как «собирать растоптанные зерна у сандалий его», что означало «сильно унижаться»).