– Эмма!
Только окрик Юльки привел меня в чувство. Я машинально крепче схватилась за руль, посмотрела на дорогу и увидела, что еду точно по направлению к дереву. По другую сторону дороги росла небольшая еловая посадка, и еще немного – мы припарковались бы в ней. Я тут же вырулила обратно на дорогу, чувствуя, как бешено бьется сердце в груди.
– Ты чего? – возмущенно спросила сестра, а я лишь головой покачала.
Что ей сказать? Не говорить же, что меня кладбище звало. Юлька точно посчитает это дурным знаком и, чего доброго, попросит вернуться обратно.
– Странное тут кладбище, – стараясь, чтобы голос звучал буднично, сказала я. – Одни кресты, никаких памятников.
– Я же говорю, чудны́е тут люди, – нехотя буркнул староста.
Он словно потерял интерес к беседе, не хотел сообщать нам ничего лишнего, а я не стала настаивать. Чувствовала: у меня еще будет и время, и возможность задать вопросы другим людям. Что-что, а разговаривать людей я умею. Не испытываю сейчас подобного желания, но умею. Может, когда отдохну, приду в себя, и желание появится. Не знаю, откуда у меня была такая уверенность, но я вдруг поняла: именно это место и поможет мне вернуться к жизни.
Сразу за кладбищем начиналось поле. Небольшое, со всех сторон я видела его окончание. Росла здесь, похоже, кукуруза, но то ли только начинала всходить, то ли сажать кукурузу на болотистой местности было не лучшей идеей: ростки выглядели чахлыми и больными. И снова я вспомнила деревья по дороге от Степаново до Востровки. Будто вся природа здесь была умирающей.
За полем снова начинался довольно густой лес, но какой-то неправильный. И только подъехав ближе, я поняла, что это не лес, а парк. Запущенный, неухоженный, но парк. Когда-то деревья здесь высаживали по четкому плану, поэтому и выглядит теперь лес необычным. Среди деревьев я заметила большие железные ворота. Они оказались призывно распахнуты, и именно в них мы въехали по совету Прохорова.
– Вот, это и есть ваша усадьба, – сказал он, когда впереди показался большой двухэтажный дом.
Глава 2
Дом оказался не совсем двухэтажным, как я подумала сначала. Два этажа построили лишь для основного здания, а флигели, расположившиеся по обе стороны от него, были одноэтажными и походили на толстые сардельки, выглядели старыми и заброшенными. Впрочем, такое впечатление могло создаваться лишь внешне.
Каменный дом, выкрашенный в когда-то белый цвет, давным-давно стал где-то серым, где-то желтым, а где-то краска и вовсе облупилась, обнажая кирпичи, как пролежни на старческом теле. Две колонны, обрамляющие вход, походили на атлантов, держащих на своих теперь уже дрожащих плечах большой балкон второго этажа. Ступеньки тоже пострадали, кое-где раскололись, кое-где поросли мхом. Но все окна были целыми, изнутри занавешенными шторами, а потому с улицы нельзя было разглядеть внутреннее убранство.
И все казалось знакомым. Я словно уже бывала здесь, стояла вот так же перед входом, запрокинув голову, смотрела наверх, туда, где под самой крышей блестела в лучах заходящего солнца латинская буква W. Наверное, первая буква в семейной фамилии. Присмотревшись, я поняла, что буква эта является частью фамильного герба, до того пострадавшего, что теперь уже сложно было понять, что именно на нем изображено.
Основное здание было небольшим, я насчитала всего по три окна с каждой стороны от входа, а размер флигелей еще предстояло оценить. Но даже до того, как я завернула за угол и рассмотрела их получше, уже видела, что один был бледно-голубого цвета, а другой – бледно-зеленого.
Сложно было представить, что в таком огромном доме много лет жила лишь одна старушка. Зато воображение живо нарисовало, как когда-то перед входом останавливались кареты, дамы в пышных платьях поднимались по идеально ровным ступенькам, во всех окнах горел яркий свет, а дверь на балкон была распахнута, и оттуда доносилась громкая музыка. Ведь наверняка такое здесь происходило, дом казался достаточно старым, чтобы застать времена балов и пышных приемов. Только теперь меня удивило и еще кое-что: почему вплоть до этого года он принадлежал Агате Вышинской? Почему после революции его не забрали Советы, как происходило со многими другими подобными домами? Почему не сделали из него больницу или приют?
Мои размышления прервал смущенный голос старосты:
– По ступенькам вам не подняться, я распоряжусь, чтобы открыли дверь в одном из флигелей, там нет ступенек.