Такой образ, безусловно, необходим для романа. Путь, который прошел Мирвольский, сходен с путями и перепутьями многих и многих честных тружеников-интеллигентов, пришедших к революции ценою длительных «хождений по мукам».
Анюта — невеста Мирвольского — человек совсем иного темперамента. Ее судьба тоже интересна, и поучительна. Она — из той же трудовой интеллигенции, но, может быть, оттого, что юность ее слагалась труднее и она рано привыкла к самостоятельности, — Анюта приходит в революцию значительно быстрее и легче Мирвольского. Он — ее учитель и наставник — становится в конце концов ее учеником.
Анюта редко появляется в романе. Но обычно те эпизоды, в которых она действует, дают полное представление о ее характере. Особенно хорошо написаны сцены, связанные с работой Анюты я подпольной типографии.
1905 год, стоящий в центре третьей книги, особенно обстоятельно-воссоздан С. Сартаковым, начиная с первых известий о расстреле рабочих в Петербурге и кончая вооруженным декабрьским восстанием.
Историзм — важнейшее завоевание автора «Хребтов Саянских». Причем необходимо заметить, что точное соблюдение исторической последовательности событий, без которой невозможно было обойтись в романе о революции 1905 года, не сковало творческой свободы художника. За редкими исключениями ему удается воссоздавать историю через человеческие судьбы, взятые в их неповторимом индивидуальном своеобразии.
В работе над «Хребтами Саянскими» С. Сартаков вырос как художник. Эпопея, состоящая из трех больших книг, представляет собою единое художественное создание. Отдельные композиционные просчеты, некоторая растянутость, схематичность отдельных образов — не разрушают положительного впечатления от романа. Радует язык автора.
С. Сартаков, грешивший когда-то неоправданным, по своей многочисленности, употреблением малопонятных для широкого читателя сибирских словечек и нарочито просторечных оборотов (в том числе и в раннем варианте «Хребтов Саянских»), пришел сейчас к точной, простой и емкой художественной речи.
Язык его героев обычно не нуждается в авторских пояснениях — сразу видно, кто говорит.
Вот начальственная речь «хозяина города» Баранова: «Не туда ты пришел, милочек, я не солнце — всех не обогрею. А потом тоже знай: больше мест в больнице будет, больше и люди болеть станут, это, милочек, закон природы, она не терпит пустоты».
Торговца Могамбетова сразу же можно узнать по характерной расстановке слов, хорошо передающей и его национальность и его ремесло. Вот он пришел на заседание «выборной комиссии» просить, чтобы ему позволили увезти в Красноярск вагон рыбы: «— Зачим взятки? — закричал Могамбетов. — Уй! Хороший человик, говоришь — взятки. Плачу сто рублей. Двести рублей. Тебе, ему, кому хочешь. Давай вагон».
Речь Лакричника, этого доносчика по призванию, выделяется своей витиеватостью «— Прощайтесь, глубоко уважаемая. Даже при вящем к вам благорасположении продлить миг свидания я не имею права… Неокрепший в результате полученной травмы организм…»
С. Сартаков выступил в «Хребтах Саянских» как зрелый мастер пейзажа. Картины природы обычно даются писателем в точной реалистической манере, но в то же время он не боится и смелых сравнений, введения сказочных образов, широкого использования устного народного творчества. Соединение реалистических, сугубо «прозаических» деталей с образами торжественного или сказочного плана — характерная черта С. Сартакова-пейзажиста. Вот, например, описание Уды:
«Грязи не любит Уда. Только ранней весной, в ледоход да летом, когда тают в вершинах белки, наливается мутью река. Несет валежник, ил, прошлогодние листья, обмывает каждую гальку, каждый камешек, убирает с берегов мусор, сливаясь с другими реками, несет его в тихие низовья Енисея, в холодный туманный океан. А к осени успокоится. Струится вода на плесах, в каменном русле, светлая-светлая, не взволнуется, не поморщится; только изредка зарябится от быстрого глубинного течения. Так, казалось бы, и остановится, заснет река в неге, согретая жаркими лучами летнего солнца. Но спешит, спешит красавица; распустив на камнях холодные струи, как русые волосы, сбегает вниз по каменным ступеням — шиверам. Брызжет на берег огнистыми каплями, ласково гладит песчаные косы в затонах, на бегу подхватывает, прижимает к груди горные ключи, бурные речки и катится вниз свежая, радостная, полная сил…»
Для повествовательной манеры С. Сартакова характерны многочисленные лирические отступления. Обычно они связаны с пейзажными зарисовками и представляют собой своеобразные поэтические размышления, в которых косвенно раскрывается та или иная тема книги. Таково размышление о сухих, бесплодных гольцах, открывающее эпопею. Мрачная картина безжизненной тайги заканчивается у писателя лирическими обращениями к забрезжившему рассвету.
Роман «Хребты Саянские» — выдающееся произведение советской литературы. Он по праву может быть назван народной эпопеей о революции 1905 года. Его новаторское значение заключается в том, что именно здесь впервые нашла достойное отражение великая борьба народов Сибири в эпоху первой русской революции.
С. Сартаков — один из крупных мастеров советской художественной прозы. Тема народа является, как видим, центральной темой его творчества. Между рассказами об Алексее Худоногове и «Хребтами Саянскими», вплоть до последней его повести «Не отдавай королеву», есть в этом отношении много общего. Надо думать, что в том же направлении пойдет и дальнейшее творчество писателя.
Сейчас перед писателями-сибиряками стоит новая благородная задача — показать великие преобразования, происходящие сегодня в Сибири. Строительство крупнейших гидроэлектростанций, новых заводов и городов, героизм народа, созидающего новую жизнь, — должны и, несомненно, найдут художественно сильное воплощение..
Последние произведения С. Сартакова — «Горный ветер», «Не отдавай королеву» и «Ледяной клад» — посвящены именно этой теме.
«Горный ветер» и «Не отдавай королеву» представляют собой единую по замыслу И героям повесть-дилогию. В первой части дилогии показаны первые шаги молодежи на пути к трудовому подвигу в благородном деле освоения несметных богатств Сибири. Главный пафос и первой и второй частей можно было бы сформулировать словами, записанными в новой Программе Коммунистической партии Советского Союза: «Человек человеку — друг, товарищ и брат». Молодые герои С. Сартакова, получающие закалку в серьезных жизненных испытаниях, постепенно находят свое место в коллективной борьбе за построение коммунистического общества. Писатель с глубоким проникновением во внутреннюю жизнь полюбившихся ему людей показывает, как складываются и упрочиваются в их поведении, в их моральном облике черты человека будущего. В новых своих произведениях он остается верен тем творческим принципам, которые выработались у него еще в период создания рассказов об Алексее Худоногове и в повести о Чунских порогах, — он стремится раскрывать необычное в обычном, неприметном, даже заурядном. Романтика, которой овеяны эти жизнеутверждающие повести Сартакова, «добывается» им из повседневной трудовой жизни, в которой немало тяжелого, а подчас и драматичного. Нелегко, например, складывались перипетии жизненной борьбы Кости Барбина, вступившего в борьбу с «коммерсантом» Шахворостовым, немало трудного и в его отношениях с Шурой Королевой.
В повести «Ледяной клад» тема романтики и поисков подвига, столь свойственной настоящей советской молодежи, преднамеренно заострена писателем, поставлена в центр всего произведения, организовав судьбы всех основных ее героев.
Михаил и Максим, юные друзья, вызвались поехать по комсомольской путевке «в самую глушь», в приангарскую тайгу. Они выбрали это место отчасти из-за желания найти экзотику, что-то необычное, «джек-лондоновское», но в основе их поступка лежит вполне серьезное намерение принести пользу стране, своему народу на том участке трудового фронта, который является наиболее трудным. Поначалу и Максимом и Михаилом овладевают сомнения в возможности совершить подвиг: «заедала, как пишет С. Сартаков, обыкновенность труда». Михаил так объясняет свое состояние: «В наше с тобой время, Макея, жизнь течет в целом спокойная и ровная. Сам Овод, Павка Корчагин или Саша Матросов подвига бы для себя не нашли. А что это за жизнь без тревоги, без опасности, одним словом, без всякой романтики? Доживешь до старости, и молодость будет вспомнить нечем! Зимний не штурмовали и на рейхстаге знамя победы водрузить опоздали. Остается для нас с тобой только трудовой фронт…»