Особенно широко были распространены орудия этого типа на следующем после верхнего палеолита этапе развития каменной техники — в мезолите, но в ряде южных областей (например, в Африке, на Кавказе, в Средней Азии) они встречаются уже в верхнем палеолите.
Развитие и усложнение способов охоты побуждало древнего человека искать новые пути для создания более эффективного орудия. Охотника конца позднего палеолита уже не удовлетворяли тяжёлые наконечники копий типа, описанного нами для мустьерского времени — наиболее поздней культуры древнего палеолита. К тому же такой остроконечник было очень трудно изготовлять. Выход был найден в изобретении так называемых вкладышевых орудий. Мастера, изготовлявшие орудия, стали вырезать в лезвиях своих деревянных клинков узкие продольные пазы, в которых закрепляли острые кремниевые лезвия. Иногда лезвия укреплялись в пазах смолой. В некоторых случаях каменные пластины всаживались в пазы наконечников в виде зубцов; получался, таким образом, своеобразный гарпун, а иногда длинный, чрезвычайно острый нож.
Создание таких, уже сложных орудий, явилось важным завоеванием человека и открыло возможности к большому усовершенствованию охотничьего инвентаря. Дальнейшим изобретением мезолитической эпохи явился лук, намного облегчивший охоту.
Охота первобытного человека
Сергей Викторович Покровский (1874 — 1945) — ученый и писатель — в своих повестях «Охотники на мамонтов» и «Посёлок на озере» (Детгиз, 1956, с. 40 — 43) показал жизнь человека каменного века, природу и животных тех далёких времён. В отрывке «Загон оленей» интересно описана сцена охоты первобытного человека.
...Олений загон был по ту сторону оврага. Там на кочковатом болоте были воткнуты два ряда высоких жердей. Между собой они соединялись также длинными жердями, привязанными пучками ивовых прутьев. Это были две высокие изгороди. Через них не могли перепрыгнуть ни олень, ни дикая лошадь. Изгороди в сторону болота расходились широким раструбом. К береговому обрыву они суживались, как воронка. Здесь оставался проход шагов в семь шириной. Он вёл на небольшую площадку — род террасы, сплетённой из древесных ветвей и замаскированной елями. Террасу снизу поддерживали тонкие жерди. Сооружение было очень шатко. Даже человеку ступить на него было опасно.
Всё население посёлка, кроме старух и больных, приняло участие в облаве. Матери, девушки, подростки и дети лет до семи и старше перебрались на другой берег оврага. Там залегли они длинной цепью, спрятались среди низких кустов ивняка. Несколько дозорных во главе с охотником Калли проползли вперёд, чтобы лучше видеть всё болото.
Ждать пришлось недолго. Скоро из-за низкорослой ивовой поросли показался живой кустарник. Он качался и двигался. Это были рога, одни рога — много десятков ветвистых рогов, ещё обросших бурой шерстью, хрящеватых, полных горячей крови.
Но вот показались и сами олени. Словно стадо больших овец спускалось от леса к болоту. Впереди шли самки с оленятами, сзади — крупные самцы с огромными рогами.
Животные шли и оглядывались. Они почуяли беду. О ней говорило их тончайшее чутьё. По ветру они узнавали человека за много тысяч шагов. Но ветер относил запах посёлка в другую сторону. Зато с тыла он нёс им страшную весть: двуногие близко. Это пугало оленей, заставляло идти всё вперёд и вперед.
Стадо приближалось. Уже слышался глухой храп маток. Явственно можно было различить и хрустящее щёлканье их широких копыт: то самое щёлканье, которое составляет особенность северного оленя. Оно происходило оттого, что во время ходьбы при нажиме на землю двойные копыта их сильно раздвигаются. Это облегчает ходьбу по болоту, по топким местам. При подъёме копыт раздаётся хрустящий звук, от которого и пошло звукоподражательное название «чикчок».
Оленьи матки то и дело окликали своих сосунков, оглядыва лись на лес, мордой подталкивали их. Ведь останавливаться было нельзя. Надо было идти во что бы то ни стало, потому что сзади за ними крались неведомые, но страшные запахи. Последние ряды рогачей уже вышли из кустарников, и теперь стало видно всё стадо.
В передних рядах их нарастала смутная тревога. Откуда-то с самой земли, с протоптанных между кочками тропинок, начинал врываться в их ноздри этот ненавистный и жуткий запах. Опасность была везде. Она надвигалась и от оврага, и от берега реки, и сзади, от опушки леса.