— Ты, Панайотарос, настоящий мужчина, прямой и честный. Неужели тебе не стыдно водиться с бесчестными людьми, с бездельниками? Уж не они ли послали тебя сюда шпионить за нами?
— Я не вожусь ни с кем, я совсем одинок, Михелис! Я нелюдим, как волк, понимаешь? Я ненавижу и вас и их! Молчи, не говори со мной, — я кусаюсь!
— Что с тобой, Панайотарос? — сказал Михелис и сел рядом с ним. — Вот уже несколько месяцев, как тебя узнать нельзя. Ты всегда был грубым, но не был злым. Кто сделал тебя таким, Панайотарос? Чья это вина? Что с тобой произошло?
— Многое, многое… Э, да ведь ты и сам знаешь, зачем же спрашиваешь? Сам знаешь!
— Из-за того, что тебя выбрали изображать Иуду? — робко спросил Михелис. — Но ведь это игра, брат мой, святая игра, это ведь неправда… Разве Манольос — Христос? Разве я, недостойный, — его любимый ученик Иоанн? Как ты мог впасть в такой грех? Ведь это произошло случайно, из-за того, что у тебя рыжая борода…
— Я ее сбрею! — в бешенстве закричал Панайотарос. — Я ее сбрею, проклятую!
Михелис улыбнулся.
— Ну, тогда пойдем, — у нас тут есть парикмахер… Пойдем, он тебя побреет, и ты успокоишься!
— Я ее сожгу сам! Сожгу! Сожгу, чтоб взял ее себе сатана! — закричал Панайотарос и вскочил на ноги, будто вдруг решился на что-то. — Иду сейчас же!
— Пойдем с нами, — снова ласковым голосом попросил Михелис. — Пойдем с нами, и ты увидишь, что мы примем тебя с распростертыми объятиями; только одного тебя не хватает нам, чтобы мы были счастливы.
Но Панайотарос уже скатился кубарем со скалы и, не останавливаясь, мчался вниз. Оглянувшись, он увидел Михелиса, печально смотревшего на него, и прокричал:
— Убирайтесь ко всем чертям — и вы и они!
И указал своей ручищей сначала на Саракину, потом на Ликовриси.
Этой ночью Михелису, который спал в одной пещере с Манольосом, приснился страшный сон. Уходя из родительского дома, он прихватил с собой кое-какие вещи. На Саракине он почти все роздал самым бедным, а себе оставил только матрац и кое-что из одежды. В первый же день он сказал отцу Фотису:
— Отче, с сегодняшнего дня я оставляю Ликовриси и ищу убежища у вас. Я буду работать, бороться и либо одержу победу, либо паду, побежденный, вместе с вами. Воздух долины стал для меня невыносим.
— Добро пожаловать, сын мой, в наше войско, — ответил священник. — Вместе будем взбираться по крутому склону, а на вершине найдем бога. Ты — изнежен, но у тебя смелая душа и большое сердце; ты будешь у нас одним из лучших борцов. Добро пожаловать к нам!
— Иди сюда, Михелис, — сказал Манольос, — мы с тобой разделим мой дворец — пещеру рядом с церковью. Там найдешь и распятие, что ты мне подарил, — то самое, с ласточками.
Михелис перенес туда свои вещи и большое серебряное евангелие. И когда он заснул впервые на новом месте, ему и приснился сон, который так его напугал. Будто бы Марьори заключили в высокую башню и огромные черные собаки сторожат ее, чтобы она не убежала, а Михелис стоит внизу и поет, чтобы она услышала его голос и выглянула в окошко. И вдруг он видит, как открываются железные двери башни и выходит Марьори, одетая в платье цвета моря; длинный шлейф волочится по земле, а к платью приколоты три красные розы — одна возле сердца, другая на поясе, а третья — на колене. За девушкой и впереди нее бегут, высунув языки, черные собаки; Марьори держит в руках свой белый платочек и вытирает им губы. Вдруг внизу, у башни, появляется лодка, узкая-узкая, как гроб. Земля вокруг превращается в море, Марьори входит в лодку и отплывает. А когда обернулась и увидела его, замахала ему своим платочком, покрытым красными пятнами, закричала громким, душераздирающим голосом. Михелис проснулся и вскочил на ноги.
— Что с тобой, Михелис? — спросил Манольос, разбуженный его криком.
— Мне снился страшный сон, Манольос. Черные собаки, лодка и Марьори, которая уплывала.
Манольос задрожал, но ничего не сказал: он услышал в воздухе шелест крыльев архангела Михаила.
Свет, едва проникавший в пещеру, слабо освещал их лица и серебряное евангелие Михелиса, лежавшее в глубине пещеры.
— Сегодня у нас много работы, — сказал Манольос и встал с камня. — Мы вызвали человек двадцать наших товарищей, работающих батраками. Они пойдут собирать урожай с виноградников, которые ты подарил общине, дай бог тебе добра! Много душ ты спас, Михелис.
— Я ничуть не пострадал, отдав то, что имел. Поэтому-то я и думаю, что не сделал ничего для спасения своей души, Манольос! Только жертва имеет цену, а я ничем не пожертвовал. Гораздо большую жертву принес Яннакос, отдав своего ослика.