Саракинцы стояли затаив дыхание.
— Пропал наш отец, — прошептал Яннакос. — Он задушит его, этот бык!
— Не бойся, Яннакос, разве ты не видишь бога над его головой?
Не успел Манольос произнести эти слова, как отец Фотис ухватился одной рукой за раздвоенную бороду попа Григориса, а другой — с силой ударил его в челюсть. Поп Григорис застонал и, наклонившись, выплюнул зубы с кровью. Но прежде чем он успел опомниться от боли, поп Фотис обхватил его руками, качнул вправо-влево и вдруг, с размаху обрушившись на него всем телом, повалил на землю.
Поп Фотис приподнялся было, чтоб наступить коленом на грудь поверженного противника, но не успел. К нему кинулся Панайотарос и начал бешено его избивать. Но тут же на сеиза набросился Лукас, за ним — Манольос с Яннакосом… И оба лагеря смешались. Засвистели камни, послышались удары палок, звон ножей, пистолетные выстрелы. Вначале люди кричали, ругались, но потом стали слышны только стоны и вой, как будто в смертельной схватке сошлись дикие звери.
Костандис с Андонисом и толстяк Димитрос подбежали с палками и стали рядом с саракинцами.
— Костандис, — крикнул ему Яннакос, вылезая из кучи сцепившихся тел. — Ты выполнил мое поручение?
Костандис посмотрел на него с удивлением, так как забыл об его просьбе.
— Какое поручение?
— Мой ослик…
— Не беспокойся, Яннакос. Он у меня дома.
— Ну, тогда я пошел! — крикнул Яннакос, взвалив на плечо бак с керосином.
— Вперед, братья! — крикнул Лукас, колотя своей тяжелой дубиной по головам направо и налево. — Вперед, победа будет за нами!
И действительно, ликоврисийцы, предчувствуя свое поражение, начали понемногу отступать. Многие из них убегали в село и поспешно запирались в своих домах… Тем временем саракинцы подняли отца Фотиса, положили его около колодца и стали омывать ему раны. Голова у него была разбита, из нее струей лилась кровь.
— Мужайтесь, братья! — закричал Манольос, бросаясь на ликоврисийцев.
Он вырвал из рук Панайотароса пистолет, стал стрелять в воздух и погнал испуганную толпу в село.
В эту минуту послышался голос учителя:
— Остановитесь, братья, не убивайте друг друга! Мы можем прийти к соглашению. Все мы греки и христиане!
Но на него напали и друзья и враги, повалили его на землю и начали топтать ногами. Кто-то бросил в него большой камень, и учитель, потеряв сознание, скатился в какую-то яму.
Ликоврисийцы уже отступили в село. Лукас схватил второй бак с керосином, который охраняли женщины, метнулся к ближайшим домам и начал обливать стены.
— Вперед, женщины, за мной! Зажигайте огонь! — кричал он, бросаясь вперед.
Скоро пламя начало лизать стены домов, и люди, запертые внутри, истошно завопили.
Поп Григорис лежал без сознания. Его подняли, унесли в дом к старухе Мандаленье, жившей неподалеку, уложили во дворе. Старуха принесла свои снадобья, нагнулась над попом, промыла ему раны и смазала их бальзамом. Избитый поп стонал.
Тем временем Манольос шел вперед, а за ним — все саракинцы. Они подошли к дому старика Патриархеаса, взломали дверь и вошли.
— Здесь, ребята, мы укрепимся! — крикнул Манольос. — Пусть двое побегут за нашим священником, а остальные войдут в дом. Теперь мы здесь хозяева. В добрый час!
Два человека побежали за попом Фотисом. Хозяйки с ведрами бросились тушить занявшееся пламя. Улицы опустели…
Вдруг послышались испуганные голоса:
— Горит дом старика Ладаса!
— Распороты его бурдюки, и выливается масло! Бочки разбиты, и льется вино!
— Дед Ладас с женой выбежали на улицу и плачут!
Панайотарос потерял свою красную феску. Манольос овладел одним из его пистолетов, — и новый сеиз, прихрамывая, бегал взад-вперед, стрелял из второго пистолета и вызывал на бой Манольоса. А тот тем временем склонился над отцом Фотисом, которого принесли и уложили на мягкой кровати старика Патриархеаса. Женщины перевязывали ему раны; он открыл глаза и смотрел на своих друзей и улыбался.
— Они нарушили свою клятву, — говорил он. — Бог их накажет! Я одолел попа Григориса, я доволен.
— Тебе больно, отче? — спросил его Манольос.
— Конечно, больно, Манольос, но, повторяю, я очень доволен. Бог известил нас о своем решении, мы победили!