Итак, попивал старик Ладас свою ячменную водицу, смотрел на безразличную ко всему старуху, молча вязавшую чулки, и говорил ей об одном большом плане, который он придумал вчера ночью, когда не мог уснуть, и с помощью которого мечтал наполнить целый ящик серьгами, кольцами, бусами и золотыми монетами.
— Все это я хорошо обдумал, во всех подробностях, Пенелопа, но не могу решить, кому доверить свой секрет, потому что это трудное дело и нужно для него два человека. Мир сегодняшний, Пенелопа, стал лживым, все люди ненасытные обманщики и хотят тебя разорить. Кому же доверить секрет? Хаджи-Николис — ротозей, притворяется честным, ничего не скажешь, но он учитель, что он может сделать? И то хорошо, что камнями не кидается! А если говорить об его брате, попе Григорисе… Обжора он, очень умный, очень ловкий, но все хочет забрать в свой собственный кошелек, — такой мне не годится, потому что и я хочу все забрать в свой кошелек… Головой ты покачиваешь, Пенелопа, хочешь мне сказать о старике Патриархеасе. Да пропади он пропадом! Это сплошное брюхо, а не человек! Он богач от роду, никогда не трудился, не знает, что такое пот… Слышал я, что существуют какие-то толстые муравьи, называют их царскими, они днем и ночью бездельничают, а целая армия муравьев-рабов у них в подчинении и работает на них; если же этих толстяков не покормят, то они умирают с голоду… Вот такой и он, чтоб ему ни дна ни покрышки, — царский, толстый муравей! Не подходит он мне. А если говорить о другом старосте, о капитане Фуртунасе, то это и вовсе пропащее дело; он не человек, он — кипящий котел раки. Значит, нужно мне найти кого-нибудь другого для моего дела… Но кого? Есть ли у тебя кто-нибудь на примете, Пенелопа?
Но та, отрешенная от всего, погруженная в неземное блаженство, продолжала вязать и ничего не слышала. На минутку только подняла свои мутные, мертвые глаза, в которых не отражались ни печаль, ни радость. Казалось, взор ее прошел через старика Ладаса, и увидела она за ним стену дома, за стеной — дорогу, село и поля, еще дальше гору Саракину, а по ту сторону Саракины, далеко-далеко, — море, а за морем — что-то бесконечное, черное, мягкое, неподвижное — Ничто! И тогда она опустила снова глаза и начала быстро-быстро вязать чулки, будто боясь не успеть.
В эту минуту послышалась дудка Яннакоса. Старик Ладас вскочил; его маленькие, хитрые глаза заблестели.
— Бог мне его послал! — крикнул он. — Вот он, его-то я и поджидал, он-то как раз мне и нужен! Ну, Пенелопа! У него есть все, что требуется: бродячий торговец, ходит по городам и селам, враль, мелкий воришка, мастер надуть по мелочам, а вообще-то скорее ягненок… Он мне подойдет! Он будет копить, копить, а под конец я его — цап! Начисто все выцарапаю у него!
Очень довольный, он потер свои костлявые ручищи. В это время ослик остановился перед калиткой; старик Ладас побежал и открыл.
— Добро пожаловать, Яннакос! — крикнул он. — Добро пожаловать! Бог тебя послал, здравствуй! Привяжи ослика к кольцу и заходи. Хочу с тобой потолковать!
«Что за ловушку готовит мне старая лиса! — подумал торговец. — Будь повнимательнее, бедняга Яннакос!»
Привязав ослика к кольцу, он вошел во двор.
— Закрой хорошенько калитку, закрой, чтоб никто нас не подслушал… Хочу доверить тебе большой секрет. Садись! Повезло тебе, Яннакос! Станешь ты богатым и ни в каком подлеце не будешь нуждаться. И не будешь, как попрошайка, бродить по селам и продавать нитки… Озолочу тебя, Яннакос, озолочу!
Яннакос вздрогнул.
— Не выводи меня из терпения, дед Ладас, говори яснее! Как это — озолотишь?
— Навостри уши и слушай. Эти разбойники, заходившие в наше село, были когда-то хорошими хозяевами. Турки их прогнали; теперь им нечего есть. Так вот слушай: уходя, они наверняка забрали с собой все, что у них было золотого, — серьги, браслеты, обручальные кольца, монеты… Теперь понял, Яннакос?
— Ну… ну, говори, я не сразу соображаю! Что дальше?
— Самому богу это дело понравится, вот что я тебе скажу! Бог просветил меня, Яннакос; ночью я видел на Саракине огни — значит, они остановились там в пещерах. Возьми, значит, своего ослика и иди прямо на гору. Потруби там в свою дудку, созови всех — мужчин и женщин, пусть соберутся около тебя, и поговори с ними. Ты им скажи: «Братья, вы умираете с голоду, не жалко ли вам ваших детей? Я всю ночь глаз не сомкнул, потому что о вас думал. Как же вас спасти, братья? Как же вам спастись? И бог меня просветил, теперь я знаю, что делать: вынимайте из-за пазух золотые вещи, которые вам удалось взять с собой, и устроим обмен. Я вам даю то, что нужно человеку для жизни, — пшеницу, ячмень, масло, вино, а вы дадите мне то, что вам не нужно, — всякие там драгоценности, те, что у вас сохранились… И пусть буду в убытке, ничего, — ведь все мы греки, все христиане!» Ну, теперь понятно, балда?