Собственно говоря, в данном случае Вольф опирается на такую особенность истинного знания, которая заключается в том, что оно является специфическим единством противоположностей, а именно объективного содержания и субъективной формы, чувственного способа данности1 предмета и его мыслимости посредством логических понятий и т. п. И как раз это непосредственное единство предметного содержание знания с его понятийной или логической формой и является источником стойкой иллюзии не только обыденного, но и некритического философского сознания относительно их полного совпадения или даже тождества. Здесь не место вдаваться в анализ длительной историко-философской судьбы этой иллюзии'. Для нас важно то, что именно у Вольфа она приобрела значение не только важнейшего теоретического принципа, но и основного методологического приема, с помощью которого он осуществляет все «строительство» своей системы.
Суть этого приема заключатся в том, что, с одной стороны, в непротиворечиво мыслимом и логически возможном понятии он обнаруживает «сущность» действительного, «правильный порядок» его существования, а также «основание», по какому оно «осуществилось» или стало действительным. С другой же стороны, в действительном или эмпирически данном он обнаруживает «основание» познавательной содержательности или предметной значимости, т. е. «действительности» как объективной истинности логически возможного и мыслимого. На самом деле здесь имеет место неизбежный противоречивый скачок между противоположными понятиями, неправомерный переход от возможного к действительному, от непротиворечиво мыслимого к эмпирически данному и обратно и т. д. и т. п., однако все эти нестыковки или противоречия Вольф «преодолевает» путем «незаметной» подмены терминологически сходных, но принципиально различных по смыслу и содержанию понятий.
Именно таким путем он без видимых противоречий включает в состав логически возможных понятий предикаты, относящиеся к действительным вещам, и представляет их в качестве внутренних предикатов, т. е. таких, которые якобы уже изначально и аналитически в этом понятии мыслились. Соответственно логический анализ этих понятий, уточнение и разъяснение связей и отношений между.внутренними предикатами понятия он выдает за дедуктивное обоснование связей и отношений, существующих между эмпирически данными или действительными вещами. Однако такого рода «обоснование» оказывается не чем иным, как тавтологией или аналитическим пояснением уже имеющегося понятия, не выходящим за пределы мыслимого в нем содержания. Для того же, чтобы оно могло на самом деле играть роль основания, по какому существуют действительные вещи и по какому можно понять, почему они стали действительными, нужно признать, что либо возможное понятие и действительные вещи уже изначально находились в соответствии или «гармонировали» друг с другом, либо допустить возможность понятия к «самоосуществлению», т. е. к его противоречивому выходу за пределы самого себя, а по сути — к его превращению в то, что одновременно «есть» и «не есть».
Такого рода неправомерное заключение от возможного к действительному, от непротиворечиво мыслимого к эмпирически данному, т. е. находящемуся за пределами содержания логически возможного понятия, оказывается всего лишь «оборачиванием» столь же неправомерного заключения от действительного к возможному, от эмпирически данного к мыслимому. Ведь если внешние предикаты не содержатся в составе внутренних, то их включение в состав последних неизбежно вступает в противоречие с образуемым ими понятием, поскольку оно оказывается содержащим в себе то, что в нем... не содержалось. Тем самым оно превращается в другое понятие, т. е. оказывается если не отрицанием, то не вполне тем понятием «нечто», которое мыслилось как возможное или то, что «может быть» согласно закону противоречия.
«Синтетическое» присоединение, индуктивно-эмпирическое подведение или включение внешних предикатов в состав внутренних предикатов понятия может быть осуществлено без противоречия только в том случае, если первые уже имели место, содержались в составе вторых. Но в таком случае действительно существующее (обосновываемое) опять же всего лишь тавтологически воспроизводит логически возможное (свое основание), а последнее ничего не обосновывает и не позволяет понять, почему возможное «стало действительным», иначе говоря, закон достаточного основания оказывается всего-навсего... бессодержательной тавтологией.