самого Бога [см.: 1, § 1013,1029—1030,1044—1045,1056—1062,1084—1089].
Однако всем этим довольно оптимистически и даже просветительски звучащим идеям Вольфа, позволившим ему превратить свои «разумные мысли» в компендиум «разумных советов» о способах достижения пользы и счастья, суждено было остаться не более чем банальными предписаниями или рекомендациями, а по сути — всего лишь благими пожеланиями и пустыми декларациями. И причины такой практически-прикладной ничтожности результатов воль-фианской метафизики, следует искать не в «скудоумии» ее автора, но именно в недостатках самих ее исходных теоретико-методологических установок и телеологического решения вопроса о происхождении несовершенств в мире и человеке, а тем более, о путях и способах их устранения или преодоления.
Несостоятельность вольфовской телеологии заключалась прежде всего в том, что она, как уже говорилось, представляла собой не более чем перевернутое изображение причинно-следственного или детерминистического понимания природы и человека. В самом деле, согласно Вольфу, мудрость Бога заключается в том, что он не делает излишних чудес, но придерживается естественного порядка природы и ее законов, а также естественных путей ее познания [1, § 1014— 1019]. Более того, поскольку мир и все его вещи суть механические устройства, то именно поэтому они могут рассматриваться как целесообразные машины, служить средством для Бога и быть делом его мудрости [1, § 1037—1038]. Однако отказ от чудесного вмешательства Бога в действительный мир означает, что целесообразное и целенаправленное устройство последнего есть не что иное как «перевернутая» каузальная зависимость, ее рассмотрение «задом наперед», в обратной перспективе или последовательности. Но подобное телеологическое рассмотрение мира ровным счетом ничего не изменяет в естественном ходе природы, в способе существования и устройстве вещей и ничего не вносит в способ их познания как случайных или необходимых, несчастных или благих и т. п.
Вольфовская телеология позволяет всего лишь рассматривать причинно-следственные связи вещей и события с точки зрения их места или роли в составе мудрого замысла Бога, и исходя из этого оценивать их как необходимые и благие. Однако помимо того, что для человека остается непостижимым общий замысел Бога, для него оказывается непонятным и то, каким образом знание причин тех или иных событий как бед, позволяет избежать их нежелательных следствий, т. е. изменить порождающие их причины. Однако у Вольфа остается неясным даже то, насколько человек может изменить свои поступки, которые являются источником настигших его бед, т. е. использовать последние в качестве средства самовоспитания и нравственного совершенствования, что и позволило бы ему исправить свое поведение и искупить свою вину в реальности. В контексте божественного замысла мотивация поступка и его свершение человеком остается в ведении и власти Бога, а потому свобода человеческой воли и поведения в конечном итоге остаются иллюзорными.
Даже немногочисленные примеры несчастных или счастливых событий, так или иначе связанных с виной или заслугой человека, которые Вольф приводит для подтверждения своей концепции, скорее служат ее опровержению. В самом деле: в чем состоит заслуга человека, когда он находит кошелек или когда наступает плодородный год, и напротив, в чем состоит его вина, когда он свой кошелек теряет или вдруг наступают неплодородные годы? Пользу или «морально-воспитательное» значение этих событий Вольф усматривает в поощрении внимательности и трудолюбия и в наказании за отсутствие таковых, что должно служить человеку указанием на необходимость исправления этих недостатков [1, § 1002,1060].
Все эти рассуждения по поводу воспитательной «пользы» этих «несчастных случаев» или не случайности неожиданной удачи являются не только пустым, а то и ханжеским морализированием, они показывают абсолютную искусственность и никчемность попыток объяснения несовершенств, бед и несчастий в действительном мире с точки зрения их воспитательного значения и моральной ценности для человека. Вольф пытается отнести их на счет несовершенства и ограниченности человеческой воли, ошибочности ее представлений о подлинном благе, пользе и добре, однако напрашивается вопрос: являются ли последние «делом рук» самого человека, порождением его собственной воли, проявлением ее самостоятельной и независимой от воли Бога свободы, или они являются всего лишь необходимым следствием его природы и сущности, которые созданы Богом, а следовательно, целиком и полностью зависят от воли их Творца? Еще более непонятным остается вопрос о том, являются указанные беды и несчастья следствием злых или неверных представлений человека о добре и пользе (невнимательности, лени и т. п.) и соответствующего им поведения, или Бог планирует и создает эти беды (утрату кошелька и неплодородные годы) специально, предвидя наличие у человека этих «недостатков» и заранее предупреждая его об их опасности? Мы уже не говорим о том, что вне рассмотрения Вольфа остается вопрос о том, в какой мере знание связано с понятием блага и добра, ведь ясное и отчетливое знание конкретных причин потери кошелька или неурожая вовсе не превращает эти события в благо.