§ 11. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Вольф, как уже неоднократно отмечалось, был весьма далек от понимания того, что реальными результатами его попытки построения строгой и доказательной системы метафизического знания окажутся именно такого рода выводы. В своих «Разумных мыслях...» он стремился к утверждению принципов Разума, Науки и Просвещения, тем не менее, его подлинное место в истории философии XVIII века определяется прежде всего тем, что он вопреки своим намерениям, обнаружил, что философские основания этих принципов оказываются недостаточными, внутренне противоречивыми, а в конечном итоге требуют допущения догматических постулатов и принципов, которые лежат за пределами законов рационального мышления и данных опыта.
Как мы видели, уже в «Метафизике», в ее завершающей главе, решение основных вопросов своей системы Вольф отдает на откуп Бога, его «высшего разума» и мудрого и непостижимого замысла. Бог оказывается единственным философом-мудрецом (Welt-Weiser), а исходное вольфовское определение философии как мировой мудрости или мудрости для мира (Welt-Weisheit) заменяется понятием божественной мудрости (Gott-Weisheit) [1, § 973]. Уже в этих идеях раннего Вольфа можно усмотреть если не отказ, то определенное сомнение в принципах и методах традиционного рационализма, равно как и в основных установках просветительского мировоззрения.
Такого рода сомнения можно уловить и в его утверждениях о непостижимости для человека того божественного замысла, согласно которому Бог допускает несовершенства действительного мира, а также в словах о том, что человек может достичь только «очень небольшой степени» совершенства, которую по сравнению с «высшим», божественным совершенствам можно рассматривать как «ничто». Об этом же свидетельствуют и рассуждения Вольфа о том, что поскольку человеку недоступно созерцающее познание величия Бога как «полной сферы всех его совершенств», то наиболее полное удовлетворение и блаженство ему может доставить лишь почитание Бога, «споспешествование» его совершенству и славе, иначе говоря, приобщение к Богу посредством веры [1,
§ 1029—1030,1044—1043,1037—1061,1068,1084—1089; 7, § 6 ].
Конечно, в этих рассуждениях Вольф далек от мысли о замене или «дополнении» знания верой, а науки — религией, но впоследствии именно такого рода идеи и мировоззренческие импликации его философии стали одной из причин ее размежевания с просветительским движением. Нельзя, однако, не отметить, что в каком-то смысле в метафизике Вольфа и его учеников были не только отражены, но и усилены некоторые особенности идеологии немецкого Просвещения вообще, его несколько прекраснодушный, но в то же время крайне осторожный, компромиссный и примиренческий характер, особенно в решении вопроса о соотношении знания и веры, науки и религии. Со временем же, в ходе эволюции метафизики Вольфа и вольфианцев, такого рода идеи и, особенно, идея «оправдания» Бога за допущенные им несовершенства действительного мира принимала все более отчетливые признаки охранительной идеологии.
Впрочем, говоря о такого рода консервативных моментах вольфовской метафизики, нельзя впадать и в противоположную крайность, как это нередко делалось многими ее исследователями и критиками, склонных принижать или даже отрицать какое-либо просветительское содержание и значение наследия Вольфа. Хотя его сочинения буквально кишат многословными заверениями по поводу того, что его философия не противоречит религиозным истинам Откровения, но направлена на их разумное осмысление и обоснование, а тем самым на служение Богу и т. д. и т. п., тем не менее, нельзя забывать, что из Галле он был изгнан по обвинению именно в атеизме. И, как мы видели выше, внутренняя логика его метафизических построений действительно весьма часто приводила Вольфа к таким выводам, которые весьма трудно было согласовать с основоположениями религиозного мировоззрения.
Мы видели также, что в «Разумных мыслях...» проблема собственно теоди-ции или телеологического оправдания Бога была для него далеко не главной; напротив, в соответствии со своими установками относительно просветительских задач и функций философии, он переносит основной акцент на уяснении той позитивной ценности и пользы, какие все-таки могут иметь для человека осознание несовершенств, бед и зол действительного мира и понимание ограниченности своих способностей и знаний. Это осознание, согласно Вольфу, должно приводить не к сомнению относительно рационального и целесообразного устройства мира, но, напротив, служить стимулом к преодолению ограниченности своих знаний о мире, для стремления к его более полному познанию, т. е. к просвещению своего разума и расширению своих представлений о мире. Наличие в мире бед и зла, считает Вольф, должно «оживлять» разум и волю человека, побуждать к их критической оценке, к исследованию причин их возникновения, а тем самым, и к их посильному устранению и «улучшению» мира и т. д. [1,