Естественно, я не все понял из его слов в первый раз. Мой мозг был и без того перевозбужден. Кое-что задержалось у меня в памяти, остальное я восстановил из последующих разговоров. Я многое начал понимать позже, особенно после того, как Майкл пошел в школу. Понял я и то, почему дядя Аксель не дал мне больше читать имевшиеся у него книжки древних пророков.
Вечером я рассказал остальным об Уолтере. Правда, о книжках я умолчал, но только потому, что сам плохо понимал свое отношение к написанному там. Мы все жалели Уолтера и в то же время чувствовали облегчение при мысли о том, что это был просто несчастный случай. Я разузнал также, что мы с ним были дальние родственники, фамилия моей бабушки была Брант.
После этого нам показалось разумным узнать имена друг друга, чтобы предотвратить в дальнейшем непредвиденные случаи.
Нас было восемь. Когда я это говорю, я имею в виду, что нас было восемь человек, умевших говорить при помощи мысленных образов. Были и другие, иногда посылавшие мысленные образы, но такие слабые и ограниченные, что их трудно было уловить. Они были подобны людям, не совсем слепым, способным отличать день от ночи. Случайные мысленные образы, которые мы воспринимали от них, были непроизвольными, и такими неопределенными, что утрачивали смысл.
Остальные шестеро, кроме нас с Розалиндой, были: Майкл, живущий в трех милях к северу, Салли и Кэтрин, чьи дома находились на соседней ферме, в двух милях от нас, Марк, в девяти милях от нас, Энн и Рэчел, сестры, жившие на большой ферме, в полутора милях на запад. Энн было тринадцать лет, она была старше всех, а самым младшим был погибший Уолтер Брант.
Знание друг друга было второй ступенью к нашему объединению. Оно увеличивало чувство взаимной поддержки. Постепенно я обнаружил, что тексты и предупреждения против мутантов на стенах действуют на меня все меньше. Не то, чтобы воспоминания о тете Гэррист и Софи ослабели, нет, они все время были у меня в памяти, но уже не пугали, как раньше.
К тому же появилось очень много мыслей, которые надо было обдумать.
Наше обучение, как я уже говорил, было поверхностным: немного письма, чтение простых книг, библии и «Покаяний», которые, особенно последнее, было совсем не легко понять, элементарная арифметика. Не очень большой багаж знаний. Очевидно, это не удовлетворило родителей Майкла, и они отправили его в школу, в Кентак. Здесь он стал изучать множество вещей, о которых наши старушки не имели понятия. Естественно, что он захотел рассказать об этом нам. Вначале мысли его были не очень ясны, так как расстояние сильно увеличилось. Но потом, после нескольких недель тренировки, они стали яснее, и он смог каждый вечер рассказывать нам новости. Некоторые вещи, которые он сам не совсем понял, становились яснее, когда мы все задумывались над ними, так что мы тоже помогали ему. Нам было приятно узнать, что он лучший ученик в классе.
Было большое удовольствие в познании нового, что помогало разобраться в непонятных вопросах, и я стал лучше понимать то, что раньше говорил мне дядя Аксель. Но смысл его книжек все еще был неясен. Вернее, я не мог понять отдельных прочитанных тогда мест. Дядя Аксель тоже не мог объяснить их, а отвечал, что мы слишком мало знаем об истории древних.
Зато у нашей восьмерки выработался вкус к постижению сложностей, и мы уже никогда от него не освободились. Я рассказал всем о написанном в книжках дяди Акселя, но не упомянул про то, что это его книжки. Однако ясности наши общие рассуждения на этот раз не дали. Очень скоро нам стало трудно поддерживать внешность былого невежества. Приходилось сдерживать себя и сохранять молчание перед лицом простейших ошибок, терпеливо слушать глупые рассуждения, основанные на ошибках, выполнять работы обычным путем, зная, что есть гораздо лучший путь…
Конечно, случались и неприятности, беззаботные замечания, вызывающие подозрительные взгляды, нотки нетерпения в разговорах с теми, кто должен внушать уважение своими глубокими, как думали остальные, познаниями, неосторожные догадки. Но ошибок было немного, потому что теперь мы яснее понимали опасность. Каким-то образом, благодаря осторожности, удаче и быстрой сообразительности, мы избежали прямых подозрений и прожили последующие шесть лет без чувства обостренной опасности.
Так было до тех пор, пока мы не обнаружили, что нас вместо восьми стало девять.
ГЛАВА 9
Забавное маленькое создание была моя сестра Петра. Она казалась такой нормальной. Мы даже не подозревали, что она одна из нас. Петра была хорошеньким ребенком, милой девочкой с золотистыми локонами. Я до сих пор вижу ее в ярком платье, бегающую туда и сюда, всюду таскающую покорную куклу, которую она страстно любила. Она и сама была похожа на куклу, но склонную, как все остальные дети, часто падать, плакать и хихикать, а иногда надолго задумчиво умолкать. Я любил ее, впрочем, ее любили и баловали все, даже отец. Ничто в ней не казалось мне необычным, пока не произошло это…
Мы работали в поле. На двенадцати акрах шестеро мужчин, вытянувшись в цепочку. Я только что передал косу другому, и устроил себе передышку, помогая ставить копны, как вдруг меня словно чем-то ударило… Ничего подобного я раньше не испытывал. Только что неторопливо и довольно спокойно я обвязывал и укладывал снопы, и тут, будто что-то взорвалось у меня в голове. Видимо, я даже пошатнулся. Затем началась боль, ужасная боль, будто мне в мозг впился рыболовный крючок. Несмотря на удивление, вызванное внезапным ощущением, я почувствовал, что не могу контролировать собственные поступки. Я отбросил серп, который держал в руках, и бросился бежать вниз по полю, к реке. На бегу, превозмогая боль, я попробовал связаться с кем-нибудь, но оглушительный шум в моей голове не позволил этого сделать. Подбегая к небольшому мостику, построенному через реку, я увидел, что навстречу мне, со стороны усадьбы Энгуса Мортена, бежала Розалинда.
Я перебежал через мостик, побежал вниз по течению, к краю омута, и прыгнул. Я оказался рядом с Петрой. Она тонула, запутавшись в подводных стеблях. В несколько взмахов я добрался до нее и схватил под руки.
Принуждение к действию внезапно ослабело, а потом совсем исчезло. Я подтянул ее к берегу, где было удобно выбираться. Нащупав дно, я увидел Розалинду, беспокойно глядящую на меня сквозь ветви кустарника.
- Кто это? - Спросила она дрожащим голосом. Она взяла меня за руку. - Кто способен сделать это?
Я сказал ей.
- Петра? - Повторила она недоверчиво.
Я вынес маленькую сестру на берег и положил ее на траву. Она была сильно утомлена и не совсем пришла в себя, но оказалось, что никакого серьезного вреда для себя она не получила.
Подошла Розалинда и опустилась на колени с другой стороны. Мы удивленно смотрели на вымокшее платье и ее потемневшие кудри. Потом удивленно посмотрели друг на друга.
- Я не знал, - сказал я. - У меня даже мысли не было, что она одна из нас.
Розалинда обхватила руками голову, кончиками пальцев протирая виски.
- Она не одна из нас, - сказал она. - И похоже на то, что она, как и мы, не такая, как все остальные. Но она что-то большее, чем мы. Никто из нас не смог бы так приказать.
Сбежались люди, некоторые вслед за мной с поля, другие с противоположного берега, удивившись, почему Розалинда побежала из дома, будто он был охвачен огнем. Я поднял Петру, чтобы отнести ее домой. Один из рабочих с поля спросил:
- Но как ты узнал? Я ничего не слышал.
Розалинда с недоумением повернулась к нему:
- Что? Но ведь она кричала! Я думаю, что даже глухой на полпути к Кентаку услышал бы крики.
Спрашивающий с сомнением покачал головой, но так как мы с Розалиндой прибежали вдвоем, то это делало наше объяснение более убедительным.
Я ничего не сказал. Я старался отбиться от недоуменных вопросов, пока мы с Розалиндой не получим возможность остаться одни и, поговорив, подготовиться к ответу.
Этой ночью, впервые за много лет, я вновь увидел знакомый сон, но на этот раз, когда нож сверкал в руке отца, отклонение, которое он держал в левой руке, было не теленок, и даже не Софи, это была Петра. Я проснулся в холодном поту…