– Что случилось, Анечка? – спросила Марина Карповна дрожащим от слёз голосом. – Что с тобой, доченька моя, скажи?
– Аня не молчи, прошу тебя? – вторил жене обеспокоенный Сафронов. – Тебя кто-то обидел, да?
– Влас Лопырёв оскорбил и обидел меня, – глотая слёзы, ответила родителям дочь. – Мы с Шелестовой Асей гуляли по городу, проходили мимо ресторана, а он…
– Что было дальше, говори, Аннушка? – темнея лицом, выкрикнул Сафронов.
– Он… Он схватил меня за руку и потянул в ресторан, – всхлипнув, ответила она. – Этот мерзавец был пьян, как свинья. Глаза безумные, на уголках рта пена. Он кричал, что ему сегодня скучно без баб и что я буду его «дамой сердца».
– Вот скотина! – разозлился Сафронов. – Чего возомнил о себе этот проклятый недоносок?!
– Он ещё кричал, что всё равно я уже принадлежу ему вся с потрохами и что не сегодня так завтра он придёт меня сватать всем своим семейством, – в голос зарыдала Анна.
– Ну нет, я на порог не пущу эту лопырёвскую свору! – гневно выкрикнула и зарыдала Марина Карповна.
– Нет-нет, не придут они, – процедил сквозь зубы окончательно выведенный из себя Сафронов. – Я знаю действенный способ, как отвадить от нас это отвратительное семейство…
Силантий Звонарёв вошёл в собор во время вечерней молитвы. Затесавшись в толпу прихожан, он выстоял до конца службы. А когда люди стали выходить на улицу, он осторожно переместился в подсобное помещение и затаился в нём.
Священнослужители покинули стены собора последними. Силантий, выждав ещё некоторое время, вышел из своего укрытия, зажёг принесённую свечу и достал из-под тулупа мешок. Подняв свечу на уровне лица, Силантий стал рассматривать лики святых на иконостасе. Выбрав одну из икон, он протянул к ней руки, и вдруг… Из темноты, сзади, послышался голос иерея Георгия:
– Выбирай любую, Силантий. Они все очень ценные и в золотых окладах. Иконы, как я понял, тебе не нужны, ты ведь за золотом пришёл, верно?
Услышав голос, прозвучавший в стенах собора как гром среди ясного неба, Силантий вздрогнул и замер. Он стал медленно разворачиваться на месте, одновременно доставая из кармана револьвер.
– Сдаётся мне, что ты специально меня караулил, батюшка, – сказал он, целясь в грудь иерея. – А почему сразу не нашёл меня и не пристыдил за постыдный поступок?
– Не буду отрицать, что наблюдал за тобой, Силантий, внимательно наблюдал, – сказал иерей, приближаясь. – Мне показалось, что ты душой очиститься пришёл, но… Ты вёл себя странно, не как человек, который с чистой душой в храм вошёл.
– Только не говори, что ты на лице прочёл мои помыслы, – ухмыльнулся Силантий. – Нет его у меня, только рыло бинтами замотанное. И вёл я себя так же, как и все прихожане, смиренно стоял и Богу молился.
– Так, да не так, – вздохнул иерей. – Я обратил внимание, как ты на образа смотрел.
– Тогда чего не схватил меня? – усмехнулся Силантий. – Почто полицию не позвал или жандармов не кликнул? Или ты всё же сомневался в моих помыслах, батюшка?
– И были сомнения, и не было их, – неопределённо ответил иерей. – Одним словом, я решил понаблюдать за действиями твоими.
– Ладно, будя лясы точить, батюшка, – занервничал Силантий. – Правильно ты мыслишь, не за иконами я пришёл, а за золотом. На иконах кто изображён – лики святых мучеников. Вот они и должны эдакими оставаться, каковыми при жизни были, то бишь бессребрениками, а не в золотых окладах перед нищим людом щеголять.
– Не знаю, что ответить тебе на это, – сконфузился иерей. – Может, ты и прав. Но не я золотые оклады на иконы придумал, а те, кто саном намного выше меня. А тебе-то для чего золото понадобилось? Что ты делать с ним собрался?
Силантий усмехнулся и опустил руку с револьвером.
– А мне золото позарез надобно, – сказал он с грустью в голосе. – Нет у меня пути без него. Там, куда я собираюсь, нет интересу к рублям бумажным. Там всё покупается и продаётся только за золото.
Иерей, выслушав его, вздохнул и перекрестился, глядя на иконостас.
– Так зачем тебе ехать туда, где всё покупается и продаётся только за золото? – спросил он. – Чего тебе здесь, в России, не живётся?
– А ты и не догадываешься, батюшка? – хмыкнул недоверчиво Силантий. – Я не хочу жить в этом обличье, в каковом живу. Я вылечиться хочу, чтобы жить не стыдясь, как все люди!
Выслушав его, иерей молча о чём-то думал. Наконец, приняв решение, он обратился к стоявшему перед ним Силантию.
– Я не понимаю тебя, – сказал он, вздыхая. – Каждый человек хочет жить хорошо. Только где ты собираешься болезни свои излечить? Твои ожоги, г-м-м-м…