– Вот изверг, Господи! – в сердцах воскликнул иерей, приняв близко к сердцу горе несчастной девушки. – Всё, на этот раз моё терпенье лопнуло. Завтра зову дьяка и в Зубчаниновку едем! Хватит Андрону злодеяния чинить людям, пора ответ держать сполна ему за всё, что натворил! – Он посмотрел на плачущую Евдокию, протянул руку, чтобы утешить прикосновением, но не посмел коснуться её. – А ты? Ты всё расскажешь дьяку, что мне рассказала?
Евдокия всхлипнула и утвердительно кивнула.
– Тогда ляг и отдохни, пока я схожу на службу, – взглянув на часы, встал со стула иерей. – Только обещание мне дай правдивое, что из дома никуда не выйдешь.
– Обещаю, – всхлипнув, пообещала Евдокия.
– И ещё обещанье дай, что разум с горя не утеряешь и ничего с собой не сделаешь, – попросил иерей.
– И в том обещание даю, не сомневайся, батюшка, – вытирая платочком слёзы, вздохнула Евдокия. – Я… я…
Она закрыла лицо ладонями и горько зарыдала.
У ворот купленного Силантием Звонарёвым дома остановились гружённые домашней утварью сани. Мужчина сошёл с саней и помог матери.
– Вот теперь мы будем жить здесь, родители, – сказал Силантий, открывая калитку и указывая рукой на дом. – Как я и говорил, церковь здесь рядом и базар недалече.
– Чего же мы здесь делать-то будем, сынок? – всхлипнула Марфа Григорьевна. – Изба хороша, большущая, а мы… Мы же с отцом не привыкшие к городской жизни.
– А чего тут привыкать, родители? – усмехнулся, входя во двор, Силантий. – Всё точно так, как и в деревне. Баня есть, сараи тоже в наличии и колодец во дворе, за домом. Ладненько всё будет, поживёте маленько и привыкнете.
Матвей Кузьмич достал из-за пазухи тулупа котёнка и, поглаживая его, приблизился к крыльцу.
– Всё есть, это хорошо, – сказал он. – Только как вот мы будем без скотины? Ни коровушки тебе, ни телёночка. Из всей живности только пёс да кот Васька.
– А лошадь? – добавил Силантий. – У нас ещё лошадь есть, запамятовал, что ли? А молоко, сливки, творог, мясо, рыбу – всё можно на базаре купить.
– А делать-то что прикажешь, сынок? – всхлипнула Марфа Григорьевна. – На лавках сиднями сидеть или на печи бока отлёживать.
– Но почему же? – взглянул на неё Силантий. – Работать пойдёте, чтобы дома не скучать, если захотите, конечно.
– А кто же нас на работу возьмёт? – поинтересовался Матвей Кузьмич, гладя котёнка. – Годков у нас за плечами немало прожито.
– Тебя, папа, извозчиком устроим, – «обнадёжил» Силантий. – Лошадка вон есть, коляску купим. – Он перевёл взгляд на Марфу Григорьевну: – А тебя, мама, в храм возьмут. Всё поближе к Богу будешь. Ты же у нас набожная и чистоплотная, таких прислужниц батюшки любят.
– Ну, всё, что случилось, то стряслось, – вздохнул Матвей Кузьмич. – Будем в этой избе век свой доживать. Айдате глянем, что внутри. Может быть, снаружи изба красавица, а внутри гнилушка.
Силантий открыл дверь, и старик, присев, выпустил из рук котёнка.
– Как месяц полный, так бы и жизнь в избе была полной, – проговорил он.
Эту фразу, как заклинание, Матвей Кузьмич повторил ещё дважды. А пока он говорил, котёнок стоял у порога и, вытянув мордочку, принюхивался. Как только старик замолчал, он осторожно переступил порог и вошёл в дом.
– Ну, вот и ладненько, – облегчённо вздохнула Марфа Григорьевна. – Кот вошёл, знать чистая изба от нечисти, и всё хорошо будет.
Силантий посмотрел на старый валенок в её руках и ухмыльнулся.
– Мама, а у тебя что? – спросил он.
– Ты что, сынок, только увидел? – удивился Матвей Кузьмич. – Так мать домового из нашей избы деревенской с собой прихватила.
Марфа Григорьевна с валенком в руках переступила порог дома:
– Дедушка-соседушка, входи с нами в избу новую. Ухаживай, улаживай, спать укладывай, пои, корми, домой гони…
Эту фразу, как и Матвей Кузьмич, она произнесла ещё два раза.
– Вижу, вы хорошо подготовились к переезду, родители! – с усмешкой «одобрил» Силантий. – Значит, жить мы здесь будем счастливо и долго. Я вас правильно понял?
Старики ничего не ответили на его колкость. Они все вместе вошли внутрь и занялись осмотром.
16
Поручик Шелестов, сидя за столом, внимательно слушал осведомителя Сеню Кручёного. Оживлённо жестикулируя, тот рассказывал об обстановке в городе. С трудом дождавшись, когда словоохотливый мужичок замолчал, чтобы перевести дыхание, поручик сказал: