– Это ты верно говоришь, не надо меня бояться, – давя подошвой сапога окурок, сказал Силантий. – Добрый я, только видом страшный. А душа… Душа моя, как у агнца, добрая и нежная. Вот ежели убью тебя вместе с твоей зазнобушкой, неделю горевать буду и переживать ночами без сна и отдыха.
– Типун тебе на язык, – поморщился Куприянов. – Навязался на шею нашу, демон обожженный!
Он вздохнул, встал с пенька и так и замер на месте. Тяжёлый взгляд страшных выпученных глаз гостя пронзил его насквозь.
– Жду не дождусь, когда ты из деревни в город съедешь, чёрт безрогий, – вздохнул Макар, косясь на Силантия. – Обещал ведь весной, и вот она во всей своей красе наступила.
– Обещал, значит съеду, – вздохнул Силантий. – А ты мне тоже кое-чего обещал. Не запамятовал, Макарка?
– Помню, – кивнул Куприянов. – Степанида нынче ответ привезёт от Прокопия Силыча, желает ли он видеть тебя или же нет.
– Ежели согласие даст, то честь ему и хвала, – хмыкнул Силантий. – Но а ежели откажет, поплывёт дальше корабль ваш уже без кормчего, обещаю.
Его слова не на шутку встревожили и разозлили Куприянова. В сердцах он схватил воткнутые в землю вилы, резко выдернул их и швырнул в сторону. Отлетев на несколько метров, они воткнулись в навозную кучу.
– А ты знаешь, как кличут тебя в деревне нашей? – процедил он сквозь зубы, тяжело дыша.
– Знаю, мне родители говорили, – с невозмутимым видом ответил Силантий.
– И как? – взглянул на него Куприянов исподлобья.
– Головешкой обгорелой, чёртом из ада и ещё… – Силантий на мгновение задумался, припоминая, а потом добавил: – Палёным, кажется. Может быть, и как-то ещё.
– Калекой-мильёнщиком, вот как, – в сердцах выпалил Куприянов.
– Буду знать, спасибочки, – усмехнулся Силантий.
– Шёл бы ты сейчас домой, Силашка, пожалуйста? – взмолился Куприянов. – Твоё присутствие рядом как по рукам меня бьёт, работать мешает. А у меня ещё дел непочатый край, пойми?
– Ладно, так и быть, пойду, – не стал кочевряжиться Силантий. – Подсобить тебе не могу, сам понимаешь. У меня сейчас не руки в рукавах, а ветки обгорелые. Я тебя завтра навещу, узнаю, с какими вестями Степанида из Самары пожалует.
Он встал с пенька и пошёл к выходу со двора.
– Эй, а ты чего приходил? – глядя ему в спину, запоздало поинтересовался Куприянов.
– Завтра скажу, – не оборачиваясь, выкрикнул Силантий. – У тебя дел по горло, вот сейчас об них думай и ими занимайся.
Наступил вечер. Завершив дневную работу, Куприянов прошёлся по двору и присел у крыльца на скамейку.
Время шло, а Степаниды всё не было.
– Уж не подкараулил ли её Силашка где-то по пути? – озабоченно шептал он под нос. – Намекал ведь злыдень, что, дескать, опасно ей ездить в город одной.
Навязчивая мысль, что со Степанидой может случиться беда, всё больше и больше овладевала сознанием Куприянова.
Вдруг от ворот залаяла собака. Макар вскочил со скамейки и увидел подъезжающую ко двору телегу жены и коляску урядника.
– Фрол Фомич, батюшка? – распахивая объятия, расцвёл широчайшей улыбкой Куприянов. – Если бы вы только знали, как я рад видеть вас.
Урядник и Куприянов обнялись, после чего Макар пригласил гостей в дом.
– Ну? Говори, что у тебя здесь стряслось, Макарка? – поинтересовался урядник, входя в дом. – Ваша деревня испокон веку тихой считалась, а что сейчас?
– Да вот, завёлся у нас здесь с осени аспид окаянный и верёвки из нас вьёт, – пожаловался с кислой физиономией Куприянов.
Урядник одобрительно пронаблюдал за накрывающей стол Степанидой, и настроение его заметно улучшилось.
– А чего меня не упредил своевременно? – спросил он. – Я бы приехал и живо здесь порядок навёл?
Он подал знак приехавшим с ним унтер-офицерам. Мужчины дружно расположились за столом.
– Дык как сообщить-то было, Фрол Фомич? – вздохнул Куприянов. – Этот гад обгорелый так запужал нас со Степанидой, что мы пикнуть боялись. А меня в город он и вовсе не пущал. Избу спалить грозился, ежели ослушаюсь и уеду.
– Тебя не отпускал, супружница в город ездила, – наблюдая, как Степанида разливает по стаканам самогон, изрёк урядник. – Так почему она ко мне не заезжала и на беду вашу не жаловалась?
– Дык терпела она как могла и меня в том упрашивала, – смахнув накатившую слезу, посетовал Куприянов. – Мы же что, всё надеялись, что отвяжется он от нас и тропу к нашей избе забудет, а он с каждым днём всё наглее и нахальнее становился. И вот от его подлых выходок и вовсе спасу не стало.