Дверь неожиданно открылась, и в помещение вошёл сам архиерей. Все присутствующие в зале люди тут же встали и повернулись в его сторону.
– Отпустите его на все четыре стороны, – указал он рукой на Андрона. – Пусть уходит, он свободен.
Указание архиерея обрушилось на всех, как всесокрушающая лавина, особенно на дьяка Василия.
– К-как же т-так? – пролепетал он, бледнея. – Да он же…
– Это не моё повеленье, – хмуря озабоченно лоб, сказал архирей. – Повеленье хлыста отпустить самого обер-прокурора Синода и Святейшего Правительствующего.
Он взглянул на онемевшего от неожиданности Андрона.
– Поди прочь, нечестивец, – сказал архиерей, презрительно морщась. – И чтоб духу твоего здесь сиюминутно не было, поганец. Только не считай, что тебе так легко удалось отделаться. Когда-никогда, но ответ держать всё одно придётся…
Пока Савва Ржанухин чинил во дворе телегу, Силантий курил самокрутку и лениво наблюдал за работой Ржанухина.
Савва сделал неловкое движение и выронил молоток, который упал ему на ногу.
– Надо же, прямо по пальцу угораздило, – буркнул он раздражённо и глянул на Силантия: – Всё из-за тебя, обгорелец убогий.
– А я-то здесь при чём? – удивился Силантий.
– При чём, при чём, да при всём, – в сердцах высказался Ржанухин. – Сидишь вон, пялишься на меня своими зенками лубочными. У меня аж мурашки по спине да всё из рук валится.
– Да не глазливый я, Савва! – рассмеялся Силантий. – И за руку тебя не дёргал. Может быть, что-то другое во мне смущает тебя?
– Да, смущает, – насупился Ржанухин. – Весь вид твой окаянный муторно действует на меня. Ты вот в бинтах своих на чертяку похож, а ежели снять их с тебя?
– Нет, лучше не надо, – усмехнулся Силантий. – Если ты увидишь, каков я есть без бинтов и одежды, сразу снесут тебя на погост, Савва, и похоронят.
– То-то тебя все сёстры наши христоверские пужаются, – покосился на него Ржанухин. – Ты вот только два дня у нас, а они ни ногой сюда.
– Ничего, привыкнут, – бросая окурок и наступая на него подошвой сапога, сказал пренебрежительно Силантий. – Когда я с войны в деревню свою вернулся, там эдак же было. Многие бабы и девки, увидев меня, в обморок падали или бежали без оглядки, задрав подлы. А мужики… Так те только крестились, но сбегали от меня вровень с бабами.
– Скажи, а ты надолго к нам прилип? – позабыв об ушибленном пальце, поинтересовался Ржанухин.
– А куда мне податься? – вздохнул Силантий. – Нравится мне здесь. Я вот избу в городе прикупил, сам видел. Перевезу туда родителей, буду с ними жить-поживать, в ус не дуя.
– А жить на какой хрен собираешься? – присел перед ним на корточки Ржанухин. – Ты же инвалид вон ущербный, делать ничегошеньки не могёшь.
– Ничего, я найду себе занятие, – «пообещал» Силантий. – Пенсию какую-никакую хлопотать пойду, а может, и у вас для меня какое-нибудь дельце отыщется.
– Не отыщется, – усмехнулся Ржанухин. – Дел для тебя на корабле нашем днём с огнём не найти. Ну чего ты могёшь, сам подумай?
– Да-а-а, я сейчас мало к чему пригоден, – согласился Силантий. – Хотя… Сторожить смогу добро ваше. Я ведь ночами плохо сплю, вот и буду дозором обходить владения ваши.
– Да брось ахинею буробить, Силашка! – придурковато гоготнул Ржанухин. – Ну какое у нас могёт быть добро? На то, что есть, никто не позарится. Да и ежели понадобится что-то охранять, то и без тебя, калеки, людишки сыщутся.
– Так уж и сыщутся, – вздохнул Силантий. – Ваши «голуби» не охранники, а пни с глазами. Девки вон Крапивины сбежали, и никто не удержал их.
– Так их никто и не удерживал, – усмехнулся Ржанухин. – Евдоху жандармы вместе со старцем заарестовали и увезли, а Марька… Так та сама отыскала сеструху свою блудливую и к нам как на блюдечке возвернула.
– Так это она нашла Евдокию и предала свою сестру? – заинтересовался Силантий. – А я думал, что это ты рассказал Агафье, что видел её.
– Но-но, ты тут словечками эдакими не разбрасывайся! – обиделся Ржанухин. – Марька не предавала Евдоху, а по наказу Агафьи возвернула её.
– Понятно, такие действия в вашей секте предательством не считаются, – ухмыльнулся Силантий. – И на деле выходит, что доверять никому из вас нельзя?
– Ну почему же, – поморщился Ржанухин. – У нас есть то, что дозволяется, и то, что порицается. Мы вот врать друг дружке не могём, а эдаким посторонним, как ты, завсегда пожалуйста.