Некоторое время сёстры провели в угрюмом молчании, не глядя друг на друга. Первой не выдержала затянувшегося молчания Мария.
– Да, неразумная я, глупая и что с того? – занервничала Мария. – Мне всегда не везло с тобой рядом. Евстигней не меня, а тебя под венец повёл, хотя я пуще всего любила его! И здесь, на корабле, тебе везло больше всех. Старец вон как за тобой приглядывал. Пылинки с тебя сдувал. Чуть «богородицей» не сделал.
– Ты любила Евстигнея моего? – неподдельно удивилась Евдокия.
– Пуще жизни, – вздыхая, призналась Мария и увела в сторону глаза.
– А почему молчала?
– А что было бы, если я открылась бы вам? – с горечью усмехнулась Мария. – Кому бы от этого легче стало? Ему? Тебе? Мне? Знай, Евдоха, я ненавижу тебя. И во всём, что со мной сталось, виновата только ты, сестра!
Она развернулась и с гордо поднятой головой направилась к выходу. В дверном проёме она остановилась и обернулась:
– Когда тебя будут наказывать, Евдоха, я буду рядом стоять и радоваться твоим страданиям. А теперь прощай. Ты не желаешь видеть меня, «духовная сестра», и я тебя тоже.
Провожая сестру страдальческим взглядом, Евдокия залилась слезами горя и отчаяния. А когда Мария вышла на улицу, она не удержалась от рыданий.
Андрон поглощал пищу с жадностью изголодавшегося волка. Сидевшая напротив за столом Агафья с умилением наблюдала за ним.
– Ты правильно поступила, отписав письмецо Григорию Ефимовичу, – заговорил старец. – Если бы не его своевременное вмешательство, греметь бы мне цепями на каторге.
– Я долго решиться не могла, да вот решилась, – довольная похвалой, просияла Агафья. – Я помню, ты рассказывал, что виделся с ним когда-то, и он… Он хорошо относится к нам, к христоверам.
– Точно утверждать не берусь, но сдаётся мне, что Григорий Ефимович не только хорошо к нам относится, – задержав у рта кусок хлеба, сказал Андрон. – Слухи ходят, что он один из нас или душою с нами.
Утолив голод, он отодвинул посуду на середину стола и внимательно посмотрел на Агафью.
– Кстати, а что за явление я давеча наблюдал, когда во двор вошёл и к избе шёл?
– Это ты про того, бинтами всего обмотанного? – догадалась Агафья. – Прибился солдатик какой-то. Явился он к Евдохе, а той нет. Вот он и рассказал мне и Машке, что от Евстигнея Крапивина весточку привёз.
– От кого? – насторожился Андрон. – Как это от Евстигнея? А разве жив он?
– А кто его знает, – пожимая плечами, сказала Агафья. – Этот солдатик Силантием Звонарёвым назвался. Говорит, будто воевал с Евстигнеем рядышком, покуда их немцы напалмом не пожгли. Евстигней-то помер, сердечный, от ожогов, а этот вот Силантий выкарабкался.
– Ну, привёз он весточку и дальше что? – нахмурился Андрон. – У нас остаться мылится?
– Мылится не мылится, он прямо не сказывал, – ответила Агафья. – Как-то всё вокруг да около калякает. Избу вот в Самаре будто прикупил и жить в ней вместе с родителями собирается.
– Не по нраву пришёлся мне солдатик этот, – проговорил Андрон задумчиво. – Я на него только мельком глянул, а по всему телу мурашки побежали.
– Да и мне он не понравился, – согласилась с ним Агафья. – Ликом ужасен и чёрен душой. Мне Нюрка Крупнова сказывала, будто видела его со скопцом Макаркой Куприяновым толкующим. О чём, она не слышала, но видела, что калякают они полюбовно, будто дружки закадычные.
– А не Прокопий ли, который Силыч, к нам его подослал, чтобы адептов наших баламутить? – предположил Андрон задумчиво. – К ним, к скопцам, люди мало идут, больше к нам тянутся. Вот Прокопия сеё и бесит. Было дело, он уже пытался наших голубей на свой корабль переманить, да что-то хреновато получалось у него.
– А кто же к ним по своей воле пойдёт? – вздохнула Агафья. – У них всё, как у нас, и голоссалии, и радения. Только у нас всё гладенько и благостно, а у них… Мужиков оскопляют, и женщин тоже. А кому хочется себя калечить и скопцом становиться?
– Так-то оно так, но и к ним идут адепты, – возразил Андрон. – А ведь раньше Прокопка на нашем корабле кормчим был, а потом…
– А что потом, – усмехнулась Агафья. – Мы его с корабля выжили, вот он и оскопил сам себя. Общину собрал своих последователей посулами разными и процветает не хуже нашего.
– С калекой этим забинтованным я лично потолкую, – хмуря лоб, сказал Андрон. – И ежели уличу, что он Прокопием к нам подослан, я встречусь с этим барсуком оскоплённым и почище попов консисторских прочищу ему мозги.