Похороны, поминки, соболезнования от родных и близких, соседей по дому, коллектива “Нашей газеты” – все как в тяжелом сне. Целую неделю Люба оставалась ночевать у Леси, чтобы не оставлять ее одну. Они не смотрели телевизор, просто сидели и пили чай, тихо разговаривали о Николае, о детях. Люба рассказывала Лесе о своей вечной семейной неурядице – Костян по-прежнему не уходил от нее, о любовнице своей забыл: у него заподозрили нехорошую болезнь печени. Он и на похоронах Николая не был. А Леся в пятый-десятый раз вспоминала, как они с Таней, не понимая, что случилось, вели Николая по лестнице, потом по больнице и больничном дворе. Боже, почему фельдшер, медсестра и невропатолог разрешили это делать?! Почему?! Медики, они-то понимали, что у больного инсульт, что ему нельзя двигаться! Люба рассказывала, что о невропатологе в городе ходят вообще ужасные слухи: он внимателен только к тем, кто ему, как говорится, дает на лапу... Он жив и здоров. А Николая больше нет...
Только работа спасала Лесю от тоски и одиночества. Она была рада даже факсовым полотнищам, которые пересылала в редакцию Идушкина: вычитывала их, разрезала и склеивала в другом порядке, чтобы изложение материала было логичным, а иногда просто переписывала наново. Идушкина приезжала по пятницам, работу над ее материалами воспринимала как должное. Заходила в кабинет Леси с дежурными словами сочувствия, предлагала вместе выпить кофе. А однажды вынула из своей сумки узелок, в котором были вареные яйца, колбаса, булочки и, смиренно извиняясь, предложила вместе и поесть, кофе выпить, поскольку ей до электрички еще ждать два часа.
Их трапеза была в разгаре, когда в кабинет зашел Артем, который только что привез тираж “Нашей газеты” из типографии. Он сначала молча постоял у входа, потом решительно подошел к столу и сказал:
-- Леся Антоновна, мне надо что-то вам сказать! Наедине!
Идушкина ничего не поняла, продолжала есть и сидеть.Тогда Артем повторил сказанное. Идушкина встала и, со словами “ради Бога”, вышла из кабинета. Артем закрыл за ней дверь и обратился к Лесе:
-- Ну, как вы, Леся Антоновна, можете есть эти вареные яйца?! Весь коллектив видит, что эта Идушкина Вас использует! Вы работаете за нее! За вареное яйцо! Коваль каждый день говорит о том, что она – балласт.
-- Ты что себе позволяешь, Артем? Какое вареное яйцо? Или может ты поедешь работать корреспондентом в район Идушкиной?
-- Я делаю свою работу сам, и к вам есть яйца не хожу. В конце концов, неужели вы не видите, что эта так называемая журналистка часть материалов переписывает из своей районки...
-- Все, Артем, все. Разговор окончен, покажи, как номер отпечатали, -- сменила тему Леся.
Она и сама потом поняла, что перебарщивает в опеке Идушкиной, и больше не стала пить с ней кофе. Неприятный инцидент забылся: какие-то яйца, балласт, чушь собачья... Хотелось просто все забыть, ни о чем не думать, ничего не менять. Хотелось просто выполнять свои профессиональные обязанности, потому что они вызывали желание работать и жить. В суете будней, планерок, семинаров, разговоров утихала боль и тоска. Когда БАЖ в числе других пригласил журналистов “Нашей газеты” в Минск на совместное празднование Дня печати, то Леся обрадовалась этой поездке не только потому, что это позволяло сменить обстановку, но и дать журналистам возможность побывать в столице, пообщаться с коллегами из других независимых газет. Решили, что с ней поедут Коваль, Космелюк и Идушкина, а Артем повезет всех в своей иномарке.
Очень хорошо ехали в столицу, с интересом слушали выступления представителей БАЖа, поэта Нила Гилевича, журналиста Павла Шеремета, представителей оппозиции. Дружно аплодировали коллегам, которые получили дипломы БАЖа. Леся тоже получила диплом за преданность профессии и букет цветов.
Потом всех пригласили на фуршет в загородную гостиницу. Там продолжались речи и поздравления с праздником под звон бокалов с шампанским. Назад возвращались уже слегка навеселе и в вечерних сумерках. Посадку в машину омрачил небольшой инцидент: Идушкина бросила на сиденье свою сумку. Коваль, который уже сел в салон, вскрикнул: из сумки вывалилась открытая бутылка с шампанским и залила сиденье и его брюки. Когда Идушкина взяла эту бутылку шампанского со стола – никто не видел. Она оправдывалась, что брала для всех, на дорожку, что называется. Но Артема происшествие завело: он со злостью вытирал сиденье и в запале бурчал:
-- Еще не нажралась, на дорожку надо украсть!
Леся прикрикнула на Артема, тот замолчал. Всю обратную дорогу все тоже молчали. Уже дома, когда всех развезли по домам, Леся опять стала выговаривать Артему о его недопустимом поведении.