– Почему вы делаете вид, что читаете и не видите меня, мой дорогой Альдо? – произнесла она прежним голосом. – Это совсем неучтиво. Я настолько изменилась ?
Без особой торопливости Морозини отложил печатный листок и поднялся, чтобы склониться к искрящейся бриллиантами маленькой ручке.
– Вы прекрасно знаете, что это не так, моя дорогая, вы все так же прекрасны, – сказал он спокойным тоном, удивившим ее, – но может статься, что, подходя ко мне, вы подвергаете себя определенному риску.
– Боже мой, какому?
– Риску плохого приема. Вам не приходило в голову, что я не желаю новых встреч?
– Ну, не говорите глупостей! Мне кажется, мы переживали вместе только приятные минуты. Почему же в таком случае наша новая встреча не может доставить нам удовольствия?
Улыбающаяся, уверенная в себе, она садилась в кресло, распахнув свое манто, и это позволило Морозини отметить про себя, что Дианора по-прежнему верна своей любви к высоким «ошейникам», которые так подходили к ее хрупкой изящной шее. На этот раз украшение, усыпанное изумрудами и бриллиантами, оказалось на редкость красивым, так что Альдо, забыв о женщине, был просто околдован ее драгоценным колье, которое наверняка вспомнил бы, если бы видел раньше, но в те времена, когда Дианора была супругой Вендрамина, у нее его не было. Если бы Морозини мог вести себя, как хотел, он достал бы из кармана свою лупу ювелира, с которой никогда не расставался, и рассмотрел бы вещь пристальнее, однако вежливость предписывала поддерживать разговор.
– Я счастлив, что вы храните только приятные воспоминания, – сказал он холодно. – Но, быть может, у нас с вами они не одни и те же? Последнее из тех, что хранится на дне моей души, не так уж приятно воскрешать, особенно в холле гостиницы!
– Тогда и не воскрешайте! Прости меня, Господи, но неужели, Альдо, вы до такой степени обижены на меня? – ответила она уже серьезнее. – Тем не менее я не считаю, что совершила такую уж большую ошибку, оставив вас. Тогда разразилась война... и у нас не было будущего.
– Вы в этом по-прежнему уверены? А ведь могли бы выйти за меня замуж, как я о том просил, и делать то же, что и другие солдатские жены: ждать!
– Четыре года? Четыре долгих года? Простите меня, но я этого не умею. Никогда не умела – то, чего я хочу, чего желаю, нужно мне немедленно. А вы так долго находились в плену. Я бы не смогла этого выдержать.
– И что бы вы сделали? Стали бы изменять мне?
Вовсе не пытаясь отвести взгляд, Дианора широко открыла свои ясные глаза и задумчиво остановила их на нем.
– Я не знаю, – сказала она с такой откровенностью, что ее визави поморщился.
– А вы еще говорили, что любите меня! – заметил он презрительно, но в его тоне прозвучала и горечь.
– Но я действительно любила вас... и, может, даже сохранила... некое чувство, – добавила она с улыбкой, против которой он не мог устоять во времена их любви. – Только... любовь плохо согласуется с повседневной жизнью, особенно во время войны. Даже если вы мне не поверили, я должна была обезопасить себя. Дания расположена очень близко от Германии, и для всех я оставалась иностранкой, почти врагом. Даже напялив на себя корону венецианской герцогини, я все равно казалась бы подозрительной.
– Вас бы не подозревали, если бы вы согласились... «напялить» герцогскую корону. На Морозини не нападают, чтобы потом не кусать локти. Рядом с моей матерью вам нечего было бы бояться.
– Она меня не любила. И, кроме того, когда вы говорите, что мне нечего было бы бояться, вы забываете одну вещь: то, что по возвращении из плена вам пришлось работать. Вы ведь наверняка стали антикваром не по зову сердца?
– В большей степени, чем вы думаете. Я одержим своей профессией, но, если я правильно понял, вы пытаетесь объяснить мне, что, став моей женой, могли опасаться... бедности? Не так ли?
– Не спорю, – ответила она с непритворной откровенностью, которая всегда была ей свойственна. – Даже если бы не начались военные действия, я не вышла бы за вас, ибо догадывалась, что вы не сможете обеспечить себе ваш образ жизни на многие годы, и, что поделаешь, я страшилась безденежья с того момента, как покинула отчий дом. Мы не были богаты, и я страдала от этого. Тот, кто всегда жил в роскоши, не может себе этого представить, – добавила она, поигрывая браслетом, в котором уместилось немалое число каратов. – До того, как я вышла за Вендрамина, даже пара шелковых чулок была мне недоступна...