Дед черный согласился. А Кутличану сказал: «У тебя сердце мягкое. Ожесточи».
Кутличан удивился: «Как ожесточу?»
Ответил: «Дыханием смерти».
«Страшное говоришь».
«Зато вкусно будет, — показал желтые клыки черный дед сендушный. — Научись убивать — вкусно будет. Слабый никому в сендухе не нужен. Вот ты спасаешь птенцов, а почему не ешь?»
«Пусть вырастут».
«Тогда бегай больше, — помотал головой дед сендушный босоногий. — Мясо ешь больше, жир пластай. Твои кости затвердеть должны. Увидев чужого, ставь копье острием вниз, показывай, что не будешь драться. Тебе рано пока. С мягким сердцем не станешь воином. Жену возьми, заведи детей. Потом пойди и зарежь чужого, ну хоть тунгуса. — Подмигнул благожелательно. — С человеком взрослым — взрослым человеком будь, с ребенком — ребенком, с человеком старым — старым человеком, а с какой старухой — старухой, тогда спокойно будешь жить».
Кутличан спросил: «А придут у рта мохнатые?»
«Осмотрись. Потом убивай».
«А если не осилю?»
«Готовься, тогда осилишь. Много бегай, много прыгай, учись владению копьем, не сиди у теплого очага, учись всему. Чужие обязательно придут, так не бывает, чтобы никто не пришел. Будет чужих как деревьев в лесу. Станет в сендухе так тесно, что у всех мысли перепутаются. Сейчас день за днем бежишь по низким речкам и никого не встретишь, а чужие придут — к чёпке не протолкнешься».
«Откуда такое знаешь?»
«Дружу с чулэни-полутом».
«Хэ! А он откуда такое знает?»
«Дружит с духами», — ответил дед.
И посоветовал пойти на близкий праздник.
На праздник собирались у реки.
Из разных родов ламуты приехали, одулы пришли.
У каждого — красивое. Сары на ногах — красные сапоги из непромокаемой кожи. Шапки-малахаи мохнатые. Ровдужные кафтаны золотисто-коричневого или вовсе серого цвета, опушены по краю мехом нерпы-белька, по подолу вышивка нежным подшейным волосом олешка.
С кафтанов свисали лисьи хвосты, иногда подкрашенные настоем ольхи или тальника. Дальний одул именем Ойче привез березовое дерево для полозьев — на обмен, другой одул именем Энекей — лиственничную серу для заливки трещин в рассохшемся днище челнока. Хвастались блестящим бисером, металлическими подвесками и бляшками. Такое если увидишь, то раз в год.
Дед черный сендушный за холмом-едомой поучал Кутличана.
«На празднике покажи себя. Прыгай и бегай, только сильно тяжелое не бери. — Качал мохнатой головой. — Обижать если будут, не возражай, твои кости еще хрящеватые. Накопятся обиды — вспомнишь».
С Большой Чухочьей явились семьи родственных алайев.
Из алазейского рода широкоплечие эрбетке-омоки и дудки-омоки.
Такие кочуют по плоским берегам Алазеи, хвастают своим шаманом, который от гуся произошел, — оттого весь род прозывается гусиным. А дудки — ламутское слово. Для дудки-омока нет никаких препятствий. Дудки-омоки на легких нартах прошли мир от края до края, бывали в дальних лесах и на ледяном море. Крепкие, как обожженные лиственничные корни. Кто-то сказал, что сендушные люди, которых все знают как тунгусов, тоже иногда называют себя одулами. Дудки-омоки особенно возмутились. Особенно Тебегей возмутился, отец дочери и двух сыновей, старший из которых, как зверь, чувствовал все запахи. Младший ничего такого не чувствовал, а вот старший, учуяв непонятное, мог упасть. Зато по запаху старых костей мог сказать, кого тут убили — чюхчу или долгана.
Кутличан смирно смотрел, но и сам бы полез в драку, скажи при нем какой-нибудь тунгус, что он не тунгус, а одул. Возмутились словами тунгусов и каменные люди, называющие себя ходейджил-омоками. Они пришли со стороны заката, с быстрой гористой реки, поставили урасы в стороне, обнюхивали все что видели, косились на бетильцев, называли их хангаями. Бетильцы терпели. Иногда только говорили: мы — настоящие одулы, мы охотники, охотничий народ. Привезли с собой хромого богатыря — это всем интересно. Хромой с детства богатырь — так его природа изобрела. От своего отца Кутличан знал, что шаман у бетильцев был орлом. Когда выбирали место для рода, шаман-орел сел на ондушу так, что посыпалась с нее хвоя. «Тут сядете», — указал. На шамана рассердились: почему тут? Местность голая, у реки торчат уродливые кривые лиственницы, и все время дуют ветры.
Но шаман сказал: «Тут сядете».
Людей налетело как комаров.