- Вот, вот! Китайский шелк! Гляньте-ка! Аисты тут живые. Дохни на них, полетят. А попугаи-то как радуга! Ну и шелка!
- Гляньте-ка на мои булаты! От дамасских мастеров. Только что выкованы. Гнутся будто лоза! А чекан! А чернь!.. Насечка-то какова!..
- Плохо ли расшито? Седло кожаное, а будто ковровое. Кожа кожей расшита. Из Великого Булгара! Вчера привезены. Таких не бывало! Да и дождешься ли таких!
На больших тисненых кожах повара понесли горных козлов, запеченных целыми тушами.
Юноши, сгибаясь, по двое несли большие корчаги с густым, почти черным самаркандским мусалласом, который никто не называл вином, чтобы не было грехом пить его.
Тимур позвал гостей пировать.
Идя обратно к дворцу, он услышал певучий голос, излишне громкий в этом саду.
Он посмотрел в ту сторону и около кустистых смоковниц увидел Улугбека, которому что-то восхищенно повествовал историк Гияс-аддин.
Еще пир был в разгаре, еще полуденный зной не достиг глубин этого сада, когда Мухаммед-Султан прошел к пирующему деду и, опустившись позади, негромко сказал:
- Шах-Мелик удостоверился: все тюмени стоят на предназначенных местах, дедушка.
Султан-Махмуд-хан, сидевший справа от Тимура, один слышал эти негромкие слова. Он с удивлением взглянул на повелителя:
- Поход, государь?
Тимур, объявлявший походы от имени хана, ничего не ответил ему, но громко сказал гостям:
- Близится время зноя и дневной молитвы. Помолимся, отдохнем.
- Аминь! - дружно ответили гости, поднимаясь.
* * *
Тимур ушел во дворец.
Вскоре, шелестя шелками, перед ним предстала великая госпожа.
- Я тебя звал... - говорил ей Тимур, идя впереди в уединенные комнаты, - ты готовься, за всем пригляди. Чтобы все было взято, что надо.
- Всех повезем?
- Может быть, долго проходим, надо всех взять.
Она не спросила, ни куда они пойдут, ни когда; она знала, он не скажет. Даже слова "поход" он не скажет.
Она ждала, чтобы он сам ответил на те вопросы, которых она не смела ему задать.
- Мальчиков повезешь с учителями. Там сразу не найдется учителей... Этого не бери, историка. Другого найдем. Этого в свою мадрасу возьми. Богословом. Ее вот-вот тебе закончат, твою мадрасу, раньше могилки.
Великая госпожа промолчала.
- То-то! - кивнул он ей.
Она нехотя сказала:
- Историк Гияс-аддин старателен.
Тимуру не понравилось, что она защищает какого-то богослова, когда следовало объяснить, как это она ухитрилась опередить его на строительстве!
- Старание без толку бесполезно! - ответил ей.
Они сидели в прохладе, в полутемной глубокой комнате, вдали от окон.
- Севин-бей поправляется? - спросил он.
- Успокоилась. Назад не спешит.
- Скажи ей, пускай у нас живет. Незачем ей туда ехать. Этот сад отдам ей. Для Мираншаховой дочери насаждал, а его жена будет тут хозяйкой.
- Мираншах обидится.
- Не успеет.
Сарай-Мульк-ханым поняла: Тимур проговорился, поход пойдет на запад, на Мираншаха.
Он опять сказал:
- Смотри, чтоб все было готово. Ничего не забудь. Никого не обидь.
- Я распоряжусь.
- Пора. Распоряжайся.
Она поняла, что надо идти. Он сказал ей вслед:
- Тут, в саду, чтоб заметно не было. Обозы готовь, а сами все здесь оставайтесь.
- Я знаю.
Она ушла озабоченная: сад был полон гостей, жены вельмож гостили на ее половине сада. Они вникали во все, расспрашивали обо всем, они могли заметить малейшую перемену в жизни гарема, если не остеречься.
Зной проходил. Снова веял прохладный ветерок со стороны гор.
Тимур опять пошел но саду.
Разговаривая то с одними из гостей, то с другими, он проходил, останавливался, снова уходил под сень деревьев, появлялся на лужайках и в цветниках.
Возле роз он встретил старика; опрятного, благообразного, как богослов, но с кривым ножом в темных заскорузлых пальцах.
Тимур подошел к своему садовнику, с которым не раз случалось разговаривать, когда задумывали разбивку нового сада.
Тимур заботился о великолепии своих садов. Он устраивал сады, иногда соединяя несколько старых и объединяя их единым замыслом. Так устроили этот сад, так устроили сад Диль-кушо и Вороний сад. Но и заново он приказывал насаждать сады. Этим летом, когда он возвращался из Индии, самаркандские садоводы приготовили ему новый сад, в Даргомской степи, и назвали этот сад Давлет-Абадом, Местопребыванием Властителя. Сюда пересадили множество взрослых деревьев, и степь накрылась тенью.
Еще лет тридцать назад он велел построить себе дворец на каменистых, бесплодных Чупан-Атинских склонах, откуда открывался просторный вид на Самарканд. И на каменистой, бесплодной земле садоводы насадили вокруг дворца густой и пышный сад, прозванный Узорочьем Мира - Накши-Джехан.
У каждой из его жен были свои сады и дворцы в садах. Почти каждый год перед ним раскрывали двери нового сада.
Он строил загородные дворцы и окружал их садами, четко разбитыми, прекрасными садами, где от ранней весны до осенних морозов, сменяя друг друга, цвели цветы.
Самаркандские садоводы умели пересаживать с места на место взрослые, плодоносящие деревья, и, перекочевав из одного сада в другой, эти деревья продолжали цвести и плодоносить, словно переезды для них столь же привычны, как и для их непоседливого хозяина.
Он приказывал из далеких походов перевозить в свои сады деревья, невиданные в Самарканде. Сажали растения, до него не росшие на этой земле, - сажали померанцы и лимоны, сахарный тростник и пальмы. Многие из них гибли зимой, но иные осваивались и росли.
И вот глава самаркандских садоводов, самый почтенный и самый искусный из них, - Шихаб-аддин Ахмад Заргаркаши, улыбаясь, показывал Тимуру новые розы:
- Я велел, государь, привезти их из Индии. Таких у нас было. Теперь будут.
- На здоровье! - одобрил Тимур.
И осмотрел плотную зелень низкорослых кустиков.
Около одного из четырехугольных прудов стояли, беседуя, самаркандские ученые. Один из них, кланяясь с излишним усердием, объяснил:
- Мы затем здесь, государь, чтобы любоваться серебряными рыбами.
- С бoльшим основанием вы могли бы любоваться друг другом, ибо вашими просвещенными трудами украшен мой Самарканд.
Все они склонили свои головы, увенчанные подобными облакам чалмами, в безмолвном ответе на лестные слова повелителя.