Потрясенный, он чуть не выронил Щит.
— Это сделал Ягрин Лерн?
— Он и его союзники, — кивнула голова.
Испытывая тошноту, Эльрик отвел взгляд. Он не мог смотреть на нее.
— Еще один счет должен быть оплачен, — пробормотал он. И видят боги, этот счет перевешивает все остальные!
Червеобразное тело сократилось и стало наползать на его меч.
— Нет! — закричал он.
— Да! — сказала голова на белом кольцеобразном теле. Возьми мою душу, возьми ее себе, мой милый! Возьми все, чем была я, и тогда мы будем вместе!
Меч дрожал в его руке, Эльрик чувствовал, что едва может стоять на ногах. Никогда прежде он не испытывал такого состояния. А затем черный клинок Буреносца погрузился в нежную плоть, и... Теплая, ласковая волна, почти лишенная энергии и силы, зато струящаяся светом и юностью, проникала в его душу. И он впитывал ее полностью.
— Зарозиния! — закричал он, покрыв этим призывом все ужасные звуки лагеря Хаоса. — Зарозиния! — Слезы хлынули из его глаз. — Любовь моя, жена моя...
Так она умерла. И их души смешались так же, как задолго до этого было и с его первой любовью, Каймориль. Он не стал смотреть на то, что осталось от его жены, не посмотрел даже на ее мертвое, прекрасное лицо, он просто медленно вышел из каюты...
Теперь палуба адского корабля, едва заметно качаясь, начала исчезать, растекаясь в пустоте. Он вспомнил о Ягрине Лерне, но не стал его преследовать. Скорее всего, он был уже далеко, к тому же, как ни много Эльрик за последнее время получил энергии от убитых им демонов, он не мог с ним драться.
Меч и Щит послужили ему на обратном пути. Он сошел с корабля на дрожащую землю и побрел к своему нихрейнианскому скакуну.
Слезы еще струились по его щекам, когда он помчался, удаляясь от кораблей Ада. Тес громким треском стали разваливаться у него за спиной. Наконец-то перестала существовать эта угроза миру. Теперь осталось разделаться только с ордой, хотя и это было не так-то просто.
В полном молчании он соединился со своими друзьями, и направил бег их коней к Мельнибону, Острову своих предков, последнему оплоту против Хаоса. Он уводил их, чтобы готовиться к решительной битве, которая должна была, по предсказанию, завершить его путь.
Пока они мчались, пока длился бег их чудесных коней, он все время слышал юный, нежный голос Зарозинии, шепчущий ему слова любви. И беззвучные рыдания сотрясали его душу, а слезы струились по лицу под гневный грохот копыт, несущих новую судьбу этому миру.
Книга четвертая
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЕЛЫХ ЛОРДОВ
Сознание Человека свободно для покорения надменных глубин космической бесконечности, и для скитания по тайным лабиринтам мозга, где прошлое и будущее смешиваются воедино... И Вселенная, и личность скованы, сцеплены, одно отражается в другом, и одно соприкасается с другим...
Город Мечты не дремал более в великолепии. Обломки башен грудились подобно почерневшей скорлупе, куски каменной кладки громоздились, иззубренные и черные, на фоне угрюмого неба. Однажды мщение Эльрика пустило огонь по городу, а дождь залил огонь.
Языки облаков, подобных черному дыму, набегали на солнце, то вспыхивающее, то угасающее, так что шумные и испещренные красными пятнами воды позади Имрира затем-йялись, успокаивались, как бы завороженные черным страхом, плывущим сквозь их зловещие водовороты.
На обломках рухнувших стен стоял человек и глядел на волны. Высокий, широкоплечий, с узкими бедрами, с бровями вразлет, с плотно прижатыми к голове ушами без мочек, с высокими скулами и малиновыми плотными губами на мертвенно-бледном аскетическом лице. Он был одет в черный стеганый колет и тяжелый плащ, и то и другое густого, мрачного оттенка, контрастирующего с почти бесцветной кожей альбиноса. Ветер, теплый, порывистый, играл с его плащом, захватывая, сворачивая и разворачивая полы. На порывах он весело гудел в брешах и зубцах разбитых башен.
Эльрик слушал его завывания, и его память наполнялась сладкими, грустными мелодиями древнего Мельнибона. Но он вспомнил и другую музыку его предков, когда, подвергая утонченным пыткам рабов, они подбирали их безумные крики, создавая жуткие симфонии.
На мгновение ему захотелось, чтобы он никогда не сомневался в законах жизни Мельнибона, захотелось принять их без вопросов и таким образом отбросить раздвоенность своего сознания. Но все это было в прошлом, как в прошлом остался прежний Мельнибон. Он горько улыбнулся.