На улицах было людно — воскресный день. Завидев царский кортеж люди останавливались и кланялись, некоторые снимали шапки. В одеждах господствовала зима. Мороз унялся, но всё ещё пощипывал щёки. Мглистый серый день не обещал просвета.
Александром овладело то тоскливое настроение, которое невесть отчего сопровождало его все последние дни и которое усиливала вот эта серая петербургская беспросветность. Казалось, свершилось наконец то, чего он нетерпеливо ждал целых четырнадцать лет, и он начинал жить сызнова в атмосфере любви и счастья. Казалось, возвратилась молодость с её великими радостями и ожиданием чего-то большего и лучшего, с её долгими-долгими днями и предощущением новых открытий.
Но всё это промелькнуло и осталась усталость. Странно: откуда, казалось, было ей взяться? Он не утруждал себя делами, а Катя заботилась о том, чтобы ему было легко с ней и детьми.
Вдруг понял: от постоянного, не оставлявшего его всё последнее время ожидания чего-то. Какой-то угрозы, опасности, которой был пропитан петербургский воздух. Взять бы да уехать — всё в его власти. Всё, да не всё... Странно, но словно магнит притягивал его к Зимнему, держал его неотрывно и крепко. Здесь был некий центр, средоточие, вершина его самодержавной власти. Зимний словно бы парил над всей Россией как её некий символ. И это были путы, цепи, приковывавшие его, императора и самодержца, к нему. Это было как открытие. Вырваться, вырваться из его цепких объятий! Они обойдутся без него. А он по-прежнему будет оставаться символом власти, помазанником Божиим. Остаток отпущенных ему Всевышним лет он хотел прожить безмятежно и беззаботно, отдалясь от государственных дел.
Власть, проклятая власть! Она, всё она! Она виновата во всех его несчастиях! И у него нету сил сбросить её вериги.
А что, если перебраться насовсем в Царское Село? Зимний же пусть обживает наследник, Саша. Ему пора привыкать к бремени власти, пора примерить шапку Мономаха и ощутить её тяжесть. Он станет замещать его, Александра, отца, по праву наследования. Станет принимать министров, выносить решения. На первых порах согласовывая их с отцом, принимая его советы и поправки... Есть Лорис, есть Валуев, есть Милютин, есть Абаза, есть те, кто неусыпными трудами укреплял Россию. Они — поддержат, помогут.
Саша стакнулся с Победоносцевым, который опасен — своею ретроградностью, косностью своею. Он тянет назад. Что с того, что он предан без лести — как Аракчеев. Дядя совершил ошибку, уверовав в него и оттолкнув тех, кто видел в нём пагубу России. Победоносцев — пагуба. Он — навязчив, что хуже всего, он лезет наперёд со своими советами...
Да, это мысль! Надо переместиться в Царское с Катей и детьми. А Саша с семьёй займёт Зимний. Кому же достанется Аничков?..
В эту минуту императорский кортеж подкатил к Михайловскому манежу. «Найдётся и наследник в Аничков», — мелькнуло в голове Александра. И в тот же миг его слуха коснулся знакомый гул.
Огромное здание манежа словно вибрировало от ожидания. Ждали его, императора и самодержца Всероссийского!
Сейчас он войдёт, и колонны войск тотчас вздрогнут и замрут.
Оркестр грянет «Коль славен...», он пройдёт в свою ложу, и тысячи глаз вперятся в него...
Да, такие минуты стоят многого. И мог ли он пренебречь разводом, этим смотром и праздником строя, порядка и — преданности. Тысячи глаз преданно ели его глазами. А потом слова команд, церемониальный марш, всадники на выхоленных конях...
Нет, как бы его ни предостерегали и Катя, и Лорис, и тайные доброжелатели, он ни за что не пренебрежёт разводом!
Александр наслаждался этим зрелищем воинской выучки. Что там ни говори, а любовь к парадности была у него наследственной. Она вошла в плоть и в кровь. Порою ему самому хотелось гарцевать на любимом коне впереди строя. Но здесь, в Петербурге, он не мог себе этого позволить. Разве что в Царском... Но зато уж в Ливадии мог отвести душу...
Он наскоро поблагодарил генералов и офицеров, памятуя, что его ждёт племянница к завтраку, и покатил в Михайловский дворец.
— А что, Екатерина Михайловна не приезжала? — спросил он дворецкого, спешившего ему на встречу.
Дворецкий округлил глаза.
— Её высочество ожидает ваше величество! — гаркнул он.
Александр усмехнулся и, махнув рукой, проследовал в столовую. Это был анекдот, только что сложившийся, живой, и он хотел поделится с племянницей, умевшей ценить всё смешное, подобно её незабвенной матери, великой княгине Елене Павловне.
— Знаешь, Катя, — сказал он, взяв её руку и прижав её к губам, а потом коснувшись губами её лба, — экий казус случился. Я просил мою Катерину Михайловну приехать за мной, а твой дворецкий браво отрапортовал, что ты меня ожидаешь... Предупреди его.