— Ублюдки, — проговорил он. — Каждый из вас и засохшей коровьей лепешки не стоит. Все вы здесь собрались не случайно. Это я вас собрал вместе. Кто-то воевал против нас, кто-то сотрудничал с преступным режимом. И каждому из вас предстоит ответить за это. Думаете, откупиться деньгами? Но за кровь можно расплатиться только кровью. Посмотрите на мой родной город. Что из него сделали ваши друзья из Дамаска? Он мертвый! Абу-эд-Духура больше нет. Некому хоронить, некому оплакивать мертвых…
Обмочившийся после выстрела француз стоял рядом с парой: высокий, крепко сложенный мужчина со светлыми, выгоревшими на солнце волосами и хрупкая молодая женщина со следами косметики на лице. Инженер стыдливо смотрел в землю, он не понимал, что говорит Хусейн, и поэтому мелко трясся.
— Часто тут такое случается? — спросил у француза по-английски молодой блондин.
— Он сумасшедший, маньяк, — пролепетал «лягушатник». — Лучше его не злить. Вы, наверное, недавно здесь, если спрашиваете?
— Второй день, — отозвался блондин. — Мы российские журналисты, — он кивнул на молодую женщину.
— Это плохо. Очень плохо, — произнес француз.
— Почему?
Ответа журналист так и не услышал, потому что Хусейн повысил голос, явно собираясь завершить свой эмоциональный монолог на «высокой ноте».
— …а потому я сейчас застрелю каждого шестого из вас.
— Что он сказал? — засуетился француз, поняв по реакции пленников из местных, что прозвучала какая-то угроза.
— Он сказал, что сейчас убьет каждого шестого, — перевела спутница слова блондина. — Это шутка такая?
— Не думаю, — послышалось в ответ.
Сказанное и впрямь казалось какой-то идиотской шуткой. Но Диб уже шел к выстроившимся вдоль стены людям и хаотически размахивал пистолетом, который продолжал сжимать в левой руке.
— Хотите знать, почему каждого шестого? — произнес он и обвел взглядом пленников.
Никто не решился подтвердить свой интерес к цифре шесть.
— А потому, что мне так захотелось! — хрипло выкрикнул Хусейн.
Другим бойцам повстанческого отряда явно было не по душе то, что затеял командир, но никому из них не хотелось попадать под его горячую руку.
— Какой у тебя номер? — спросил Диб бедуина, стоявшего первым.
— Первый, — с дрожью в голосе выговорил мужчина с темным, почти коричневым лицом.
— Не угадал, — Хусейн усмехался, глаза его хищно блестели.
— Первый, — повторил пленник.
И тут Хусейн вкрадчиво произнес:
— Шестой, — после чего резко вскинул руку с пистолетом и выстрелил несчастному в лоб.
Голова лопнула, как спелый арбуз. Заднюю часть черепа вынесло выстрелом. Кровавое месиво плеснуло на шершавую бетонную стену. А сам человек, уже мертвый, упал на пыльную землю. Хусейн стоял и смотрел, как дым медленно стекает из ствола его пистолета.
— Считать научись, — наконец вскинул он голову и перевел взгляд на замершего араба в перепачканной краской строительной робе. — А ты считать умеешь?
Строитель так трясся, что не смог выдавить из себя и слова.
— Может, и ты шестой, а? — прищурился Диб.
— В-в-в-в-торой, — вымолвил непослушными губами строитель.
— Не слышу… — Голос главаря вновь стал вкрадчивым.
— Седьмой, — справился с собой араб.
— Ответ правильный, — ствол пистолета еще несколько раз качнулся перед лицом строителя.
Хусейн принялся считать дальше:
— Третий, четвертый, пятый…
Шестому он пустил пулю в лоб даже без предупреждения и тут же повел свой страшный отсчет дальше. Люди, стоявшие вдоль стены, лихорадочно отсчитывали свое место, боясь стать двадцать четвертыми, тридцатыми, тридцать шестыми… Сделать это, оставаясь в шеренге, было непросто. Каждый новый подсчет обычно выдавал новый номер.
— Семнадцатый, — произнес Хусейн, глядя в глаза российскому журналисту, и улыбнулся. — А вот ей не повезло, — кивнул он на молодую женщину. — Восемнадцатая. Ну, что я могу с этим поделать? Таковы правила моей считалки.
Ствол пистолета уперся красавице в лоб. Женщина закрыла глаза, боялась пошевелиться.
— Стой! — внезапно сказал журналист.
Хусейн недоуменно посмотрел на него:
— В чем дело?
— Я хочу поменяться с ней местами, — твердо сказал он.
Диб округлил глаза: