Вскоре мы получили второй приказ: срочно покинуть город и ориентироваться на деревню Безлюдовку, то есть "драпать" - Харьков был окружен немцами. Все наше имущество было оставлено в угольном институте, там же осталось и немало раненых. Сначала мы бежали довольно быстро, но скоро стало тяжело, нестерпимо жарко в зимнем обмундировании, некоторые мужчины снимали с головы теплые шапки и бросали их. Я выбросила свои зимние варежки - меховые, тяжелые - стало легче; хотела выбросить из карманов бинты, но не сделала этого, подумала, что еще пригодятся для наших раненых, а может быть и для меня...Впереди меня все время бежал молодой хирург, когда он останавливался, то и мы - я и два молодых санитара - останавливались, чтобы чуть-чуть передохнуть. Так мы добежали до Безлюдовки - это шесть верст - сделали привал, получили по сухарику (уже не помню, откуда они взялись). Ребята поймали тощую, хромающую лошадь и привели ее мне, чтобы я дальше ехала верхом, но я никогда не ездила на лошади и отказалась, ее взял кто-то из больных.
Нас уже никто не преследовал, стрельба стихла, было еще светло, и поэтому мы решили идти до деревни Васищево - это еще 5-6 километров. Пришли в Васищево уже в темноте, все страшно устали, хотелось спать. Стали таскать еловые ветви, устраивать себе постель на снегу, настроение было подавленным. Однако отдохнуть не довелось, какой-то офицер, увидев наши приготовления, отсоветовал нам оставаться здесь на ночь: в любой момент могут появиться немцы, нужно перейти через речку Узолу - это совсем близко, можно еще по льду - и уходить дальше. Все побежали к реке. Когда я увидела довольные лица тех, кто уже успел переправиться на другой берег, мне страшно захотелось присоединиться к ним как можно быстрее, я решила не искать удобного для перехода места и бодро ступила на лед, но уже на втором шаге оказалась в ледяной воде...Когда товарищи вытащили меня на другой берег, первая моя мысль была о карточке кандидата в члены ВКПб, которую я хранила под стелькой сапога. Стащили с меня сапоги, вылили из них воду - чернила на карточке были, конечно, совершенно размыты, но номер еще можно было прочитать. Позже, когда я вернулась в свою часть, мне сразу выдали билет члена партии.
Было еще темно, но опять рвались снаряды, слышалась стрельба, и мы решили скрываться в лесу - но там все разбрелись, растерялись. Несколько дней я, мокрая, голодная, бродила по лесу и по возможности оказывала помощь раненым, мне тоже помогали кто чем мог. Из леса стали выходить небольшими группами, переходы были длительными, трудными, по неровной земле, по болотам. Обычно я шла, держась за ремни двух солдат, которые менялись приблизительно через каждый километр, иногда меня несли на сцепленных замком руках. Бойцы не жаловались на то, что им тяжело, неудобно, еще и угощали меня чем-нибудь вкусным - замечательные были ребята!..
С большим трудом, при помощи старшины артполка нашей дивизии мне удалось выйти из окружения и найти нашу дивизию и свою санчасть, от которой осталось всего половина личного состава. Многие наши товарищи из окружения не вышли и погибли: их расстреляли у памятника Шевченко - но об этом мы узнали только через год.
Я долго мучительно болела из-за какой-то желудочно-кишечной инфекции, которую, видимо, подцепила из-за того, что в наших скитаниях приходилось пить грязную некипяченую воду, часто просто из ямки, оставленной в земле каблуком сапога. Думала даже, что служить в армии больше не смогу, но поправилась благодаря высокой квалификации моих коллег - военных врачей, которые довольно быстро поставили меня на ноги ".
Вот так, вот...
У меня, пусть даже как у потомка, нет права судить этих людей. Тем более, учитывая обстановку, женщину. Но раненых они оставили и не пытались эвакуировать. Просто " ...все наше имущество было оставлено в угольном институте, там же осталось и немало раненых".
Нет, были, конечно, и артиллерист, наводчик орудия Разин, получивший за харьковские бои Героя, и командир танка Ириков, который перед тем как сгореть успел подбить 4 немецких бронеединицы, были и снайпера из 25-й гвардейской, сумевшие, прикрывая отход 73-го полка, "нащёлкать" четыре десятка немцев в лесу у Лазуковки , был и взвод Широнина. Но были и расстрелы за "трусость и оставление взвода во время боя", был и "драп". Чтобы судить, надо пожить в окопах, пройти в валенках десяток другой километров по грязи и талым лужам, побродить пару-тройку дней по голому мартовскому лесу без еды и питья.
Тем, кто с душевной лёгкостью многотысячными тиражами популяризирует свои "размышлизмы" о том где, кто, когда и как ошибся, кто и где неумело воевал, а то и вовсе не хотел воевать и побежал, и как надо было бы всё обустроить, и какие немцы организованные, а мы - нет, и, вообще, куда нам супротив них - я рекомендую простую вещь. Нагрузите свой рюкзак (если он у вас есть) тридцатью-сорока килограммами, пройдите за ночь двадцать-двадцать пять километров до ближайшего леса, малой сапёрной лопаткой отройте окоп в соответствии с БУП-42 и потом опять пройдите двадцать-двадцать пять километров. Для чистоты эксперимента еду и воду брать с собой не надо. Вернувшись, прочтите написанное вами и, если совесть есть, уничтожьте ненужное. Это к вопросу кто кого имеет право судить.