Значительный интерес вызывает сравнительно широкий круг источников, которые Шах-Махмуд привлек при составлении своих трудов, весьма свободно при этом обращаясь с извлеченным из них материалом, чередуя буквальные заимствования с сокращениями, цитаты — с самостоятельной обработкой. Среди использованных им трудов[118] мы находим Нафахат ал-унс, Шавахид ан-набувват и Бахаристан 'Абд ар-Рахмана Джами (817—898/1414—1492), Тазкират аш-шу'ара Даулатшаха Самарканди (ум. в 900/1494-95 г.), Раузат ас-сафа Мирхонда (837—903/1433—1498), Раузат ал-ах-баб Джамала Хусайни (ум. ок. 929/1523 г.), Рашахат 'айн ал-хайат Ва'иза Кашифи (ум. в 939/1532-33 г.), Хуласат ал-ахбар и Хабиб ас-сийар Гийас ад-Дина Хондемира (ок. 880—942/1475—1536), Тарих-и Рашиди мирзы Мухаммад-Хайдара Дуглата (905—958/1499—1551) и некоторые агиографические труды[119], посвященные Ахмаду Ходжаги-йи Касани (ум. в 949/1542-43 г.). Помимо чисто личностной характеристики автора, позволяющей нам судить о степени его образованности, этот перечень примечателен самим своим составом — все сочинения, перечисленные в нем (за исключением Тарих-и Рашиди), либо относятся к гератскому литературному кругу эпохи Алишера Навои (844—906/1441— 1501), либо написаны в Мавераннахре в XVI в. С другой стороны, нам не удалось обнаружить у Шах-Махмуда Чураса каких-либо ссылок, указаний или намеков на труды, составленные в Могольском государстве и использованные им, что дало бы нам основание судить более определенно о местной литературной традиции и, следовательно, о предшественниках автора[120]. Во всяком случае, этот штрих говорит о том, что при жизни нашего автора произведения персидско-таджикской классической литературы были достаточно широко распространены среди образованных представителей правящей верхушки Могольского государства. Несомненно также, что в ту эпоху понятие образованности и учености предполагало как само собой разумеющееся знание наиболее известных произведений этой литературы. Вместе с тем сомнительно, чтобы она имела сколько-нибудь значительное распространение среди народных масс, для которых язык этой литературы был чужд и непонятен и связан с пришлыми завоевателями.
Родным языком Шах-Махмуда Чураса был один из тюркских диалектов, на котором говорили в районе Кашгара и Яркенда как кочевники, так и оседлые поселенцы[121]. Таджикский язык не был его родным, а по мнению В. В. Бартольда, даже привычным языком[122]. Вместе с тем оба дошедших до нас его труда написаны разговорным, сравнительно близким к литературному, таджикским языком, которым он, видимо, достаточно прочно овладел еще в детстве. Последнее обстоятельство не однажды служило для него предметом гордости, когда он, находясь при черногорском Ходже Шади, пояснял его слова, так как последний “был несколько слаб в персидском языке”[123]. Каким путем он овладел этим языком — выучил ли он его в школе или этот язык был принят в его семье, нам, к сожалению, неизвестно.
Даже беглое знакомство с сочинениями Шах-Махмуда показывает, что он не прошел той формальной литературной школы с ее установившимися канонами для каждого жанра, с ее незыблемой композицией сочинения, приемами и стилем написания, что прежде всего отличало персидско-таджикскую придворную историографическую традицию. Сочинения Шах-Махмуда написаны весьма простым языком, в них нет головокружительных сравнений и метафор, отсутствует высокопарная витиеватость, они лишены традиционно вычурных оборотов. Сказанное не означает, что наш автор не пытался подражать стилю исторических трудов классической литературы. Однако это подражание, выразившееся в попытках большего использования арабизмов, архаичных и излишне витиеватых выражений, выпадает из общей языковой ткани сочинения, выглядит весьма искусственно и лишний раз указывает на отсутствие у Шах-Махмуда Чураса историографической школы и недостаточное знание им персидско-таджикской литературной традиции[124].
118
Сам Шах-Махмуд в числе использованных источников указал на
119
Хотя автор, касаясь биографии Ахмада Касани, называет в числе своих источников сочинения неких муллы Касима Катиба и Хафиза Ибрахима, скорее всего в этом случае он пользовался трудом 'Убайдаллаха Накшбанди-йи Самарканди Сирадж ас-саликин во лата'иф ал-'арифин, поскольку его ссылки на указанных выше авторов почти текстуально сов падают с такими же ссылками у 'Убайдаллаха Самарканди. Ср.: Семе нов, Уникальный памятник, ч. I, стр. 52—53, 58, и Анис ат-талибин, л. 87а-б.
120
Думается, что замечание В. В. Бартольда о том, что “население Восточного Туркестана, по-видимому, никогда не отличалось литературной производительностью”, не может вызывать возражений, если речь идет о периоде до начала XVIII в. В этой связи критика, которую вызвало у В. П. Юдина приведенное замечание В. В. Бартольда, вряд ли, по нашему мнению, обоснованна для раннего периода (например, XV— XVII вв.), поскольку она не подкрепляется наличием значительного числа произведений (исторических, поэтических и т. п.), но эта критика несомненно обоснованна для более позднего времени (с начала XVIII в.), на что также указал В. П. Юдин (см.: Бартольд, Рец. на Илайеса, стр. 63—73; Юдин, Рец. на Мухлисова, стр. 197—206).
121
Ср. замечание В. В. Бартольда: “Потомки Ахмад-хана во всяком случае были по языку турками... По языку в Кашгарии, по-видимому, давно уже не было разницы между кочевниками и оседлыми поселенцами” (Двенадцать лекций, стр. 170). По мнению В. П. Юдина, тюркоязычность моголов представляет собой “древнее явление”, причем “они говорили на тюркском языке кыпчакского типа, близком к казахскому и киргизскому языкам” (О родоплеменном составе, стр. 57—59).
122
В. В. Бартольд дважды весьма сурово отозвался о языке, каким была написана “Хроника”, назвав его очень плохим персидским (Чагатайская литература, стр. 610) и “...причем с такими синтаксическими ошибками, которые ясно показывают, что этот язык не был для автора ни родным, ни привычным” (Двенадцать лекций, стр. 113). Если подходить к языку этого сочинения с позиций классического литературного языка, то заключение В. В. Бартольда не может вызвать каких-либо возражений. Вместе с тем следует учитывать, характеризуя язык “Хроники”, что она в той части, которая имеет характер первоисточника (в равной степени это относится также к