Хроника

Эти недоделки и недосмотры нашего автора исключают могущее появиться предположение о том, что Шах-Махмуд Чурас располагал какой-то не дошедшей до нас сокращенной версией Тарих-и Рашиди, которую он привлек в качестве основного первоисточника для истории Моголистана и Восточного Туркестана конца XIV — первой половины XVI в.[205].

Шах-Махмуд Чурас не дополняет какими-либо новыми сведениями или материалами компилятивную часть “Хроники”, полученную в результате обработки 77 глав труда своего предшественника. Данное обстоятельство, на наш взгляд, совершенно естественно, поскольку оно лишний раз показывает, что наш автор, кроме Тарих-и Рашиди, не располагал другими письменными источниками, которые мог бы привлечь к составлению своего сочинения в пределах отмеченных выше хронологических рамок.

Итак, Шах-Махмуд Чурас не дополнял и не исправлял сведений, почерпнутых в труде мирзы Мухаммад-Хайдара. Незначительные количественно, но иногда существенные по характеру приводимого материала расхождения, которые мы наблюдаем в соответствующих местах между данными компилятивной части “Хроники” и некоторыми списками Тарих-и Рашиди, объясняются просто тем, что Шах-Махмуд пользовался рукописью с надежным и точным текстом сочинения мирзы Мухаммад-Хайдара[206].

УСТНЫЕ ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ

С середины 55-й главы начинается оригинальная часть сочинения Шах-Махмуда Чураса. Анализ этой части труда с точки зрения его возможных источников приводит к заключению, что наш автор не располагал какими-либо историческими источниками, содержащими материал по истории Могольского государства от времени правления 'Абд ар-Рашид-хана (1533—1560) до дней составления “Хроники”[207].

Содержание сочинения показывает, что основным и главным источником сведений Шах-Махмуда Чураса явились рассказы свидетелей и участников событий, воспоминания близких родственников автора, наконец, наблюдения самого Шах-Махмуда, а также устная традиция (вполне вероятно, родовые предания чурасов или изустная история рода), бытовавшая в среде, которая окружала автора с детских лет. Автор нигде не ссылается на источники своей информации, а наши попытки выявить его информаторов в рассказах “Хроники” оказались тщетными и не дали ощутимых результатов. Лишь дважды он упоминает своего отца, остановившись на эпизоде его столкновения с Ходжой Шади[208], да в шести местах неопределенно говорит “со слов достойных доверия людей”[209]. В остальных же случаях почти каждый рассказ начинается с безличного “так передают”, или “так рассказывают”, или “подробности сего таковы”, или “пояснение сему событию состоит в том”, или “сообщают” и т. п.

Вместе с тем его информаторы, несомненно, принадлежали к весьма влиятельным кругам в Могольском государстве, были хорошо и всесторонне осведомлены о многих событиях, имевших место внутри страны и за ее пределами. Из рассказов автора с очевидностью вытекает, что все они были активными участниками многих событий, зафиксированных в “Хронике”, и играли заметную роль в масштабах всего государства, являясь сторонниками или противниками центральной яркендской власти. Как информаторы эти люди, видимо, не уступали мирзе Латифу чурасу — военному губернатору Уча, а позднее Аксу, принимавшему деятельное участие, поскольку он оказался в самой гуще событий, в длительной, шедшей с переменным успехом борьбе между преемниками Мухаммад-хана (1591—1609) — правителями Яркенда — и 'Абд ар-Рахим-ханом, правившим в Турфане и Чалыше. Вынужденный бежать около 1040/1630-31 г. в Балх, мирза Латиф стал основным источником сведений для Махмуда б. Вали о событиях в Могольском государстве с конца XVI в. по 30-е годы XVII в.[210]. Именно этим обстоятельством объясняется значительное сходство сведений, сообщаемых Махмудом б. Вали и Шах-Махмудом Чурасом. Известные же расхождения между ними в датировках, в разных оценках событий, что можно объяснить также принадлежностью их к различным группировкам, и в деталях, скорее, подтверждают высказанное нами выше мнение, что Шах-Махмуд наряду с воспоминаниями современников, несомненно, прибегал к изустной истории рода, тем более что он предполагал осветить на страницах “Хроники” его историю. Выходцы из одного рода, из среды военной аристократии, конечно, могли рассказывать о событиях, протекавших на их глазах и при их участии, в близких по смыслу и форме выражениях.

205

С другой стороны, эти оплошности автора исключают предположение о недосмотрах переписчика.

206

Предположение В. П. Юдина, что Шах-Махмуд Чурас “...иногда так излагает события, что она (“Хроника”. — О. А.) может послужить лучшему пониманию или исправлению соответствующего места „Тарих-и Рашиди", искаженного, вероятно, переписчиками, если не самим Мирза Мухаммад Хайдар доглатом”, которое он подкрепляет примером правильно приведенного Шах-Махмудом названия местности Аспара вместо Ибир-Сибир, зафиксированного в английском переводе Д. Росса, является просто недоразумением. Дело в том, что наш автор имел под рукой надежный список (по крайней мере середины XVII в.) Тарих-и Рашиди, в котором указанная местность была правильно названа Аспарой, а Д. Росс пользовался при переводе единственным и то поздним списком XIX в., изобиловавшим многими искажениями и неточностями. Наш вывод подтверждают четыре списка Тарих-и Рашиди из собрания ИВАН СССР. Наиболее старые списки, восходящие к протографу, переписанному в 972/1564-65 г., В 648 (л. 157,) и С 394 (л. 134,), дают написание, отмеченное В. П. Юдиным в “Хронике” (л. 29а св.): ... *** “Касим-хан... ушел в сторону Аспары”. А в двух других более поздних (оба переписаны в XIX в.) и менее надежных списках, С 395 (л. 210а) и D 71 (л. 1266), мы читаем:*** “Касим-хан... ушел в сторону Ибир-Сибир” (ср. “Материалы”, стр. 373— 374). Вместе с тем следует заметить, что компилятивная часть “Хроники” может послужить до известной степени надежным дополнительным материалом при подготовке критического текста соответствующих глав Тарих-и Рашиди, поскольку при составлении “Хроники” Шах-Махмуд Чурас пользовался списком этого сочинения несомненно не позднее середины XVII в.

207

Его глухая ссылка в рассказе о личных достоинствах 'Абд ал-Карим-хана (1560—1591), что “некоторые из достойных доверия людей таким образом писали” (“Хроника”, л. 49а), дает основание предположить, что он пользовался какими-то местными нарративными источниками, видимо, агиографического содержания (ср. также: “Хроника”, л. 55а).

208

“Хроника”, л. 72а.

209

Там же, лл. 49а, 52б, 53а, 65б, 66б, 71б.

210

Бахр ал-асрар, л. 87а: “...брат мирзы Латифа, который в настоящее время в Балхе, состоя на службе у его величества, равного своим положением халифу, уважен и обласкан, а рассказчик этих историй именно он” (см. также л. 93,).