По-отечески положив взводным руки на плечи, ротный что-то стал доверительно объяснять, а потом с каждым из них прошел по отведенному рубежу обороны и дал конкретные указания на местности, где рыть стрелковые окопы. В начале войны он служил в пехоте и по этой части иногда, хоть и не назойливо, но опекал молодых взводных.
Теперь нам стало ясно, что разведроте предстоит оборонять участок местности, идущий вверх от оврага, через шоссе, а затем вдоль канавы, общей протяженностью около километра. Мы понимали, что для роты это многовато.
На правом фланге обороны командир посоветовал использовать заранее отрытые, видимо еще в апреле — мае, позиции для противотанковой артиллерии, с ровиками для укрытий расчета и техники.
Приказ ротного был краток: «Вгрызаться в землю». Работа закипела. Ядру разведроты, прошедшему через окопы Сталинграда, не надо было объяснять о необходимости не только окопаться, но и зарыться в землю. Эту азбуку они познали на горьком опыте.
— Товарищ старший сержант, — обратился я к Дышинскому, — разрешите нам с Канаевым общую ячейку отрыть?
— Добро, коль вы такие неразлучные, — бросил он на ходу, пряча улыбку, — но помните: надо не просто окопаться «абы как», а зарыться основательно.
Несколько месяцев назад, будучи курсантами военного училища в Подмосковье, мы окапывались. Но то были учебные бои. А теперь предстоял настоящий бой. Конечно, приобретенный опыт пригодился. Правда, скоро спины гимнастерок стали темными, но мы, не сбавляя темпа, с ожесточением одолевали неподатливую, твердую, как камень, ссохшуюся землю.
— Надо по науке окапываться. Чем черт не шутит? Может, в этом окопе и воевать придется, — философски изрек Канаев. Он был чуть ниже меня ростом, но коренастее, проворнее. Весельчак, энергия в нем так и бурлит, ища выхода.
— О чем речь, — поддержал его я, — постараемся. Иногда, поднимая голову, чтобы вытереть пот с лица, я видел сосредоточенные лица Олега Алиева, Ивана Пратасюка, слева ближе к шоссе — замполита роты лейтенанта Халецкого.
— Отдохни, Иван, — подзадоривает белозубой улыбкой Олег Алиев Пратасюка, который без отдыха, не разгибаясь, вгрызается в землю, — а то похудеешь.
А у того лицо суровое, нахмуренное, губы сжаты.
— Похудел бы, да некуда, — нашел силы отшутиться Иван, вытирая со лба пот и отбрасывая челку чуба. — На «передке» много не накопишь. Сейчас я принял спортивный вид. Вот до войны я был что надо. Друзья утверждали, что у меня щеки просматривались со спины.
— Это плохо. Так вредно.
— Конечно, плохо. От харчей старшины Колобкова взбрыкивать не будешь.
Я видел, как по-разному работали ребята: если Пратасюк сосредоточенно, методически долбил ссохшуюся землю, то Алиев прямо-таки с яростью орудовал малой саперной лопатой.
Хоть и не любил Олег, как он выражался, копаться в земле, но теперь работал в каком-то бешеном темпе, почти не разгибаясь и не останавливаясь. И только когда отрыл окоп и закончил маскировку, улыбнулся маслянисто-черными, слегка навыкате глазами и ослепительно белыми зубами, один из которых желтел золотой коронкой. Потом закурил, блаженно откинулся на спину и принялся теперь подшучивать над Пратасюком, который явно отставал.
— Ну, как там у вас? — поинтересовался, оторвавшись от работы, вытирая со смуглого, продолговатого лица обильные капли пота Женя Кононов, прозванный всеми Машинистом, так как до войны работал на углеподъемном кране. Он был сухопарым, жилистым, по характеру открытым и прямолинейным. — Мы с Сергеем скоро закончим.
— Мы тоже не лыком шиты, — отшутился Канаев, — за нами дело не станет.
Первый взвод в основном разместился в заранее отрытых щелях и ровиках, сумев быстро переоборудовать их, замаскировать, и теперь пришел на помощь нашему взводу. Вскоре окапывание закончили и мы.