Нас было около 20 всадников. Пришпорили коней и совершили нападение. Бахадуры пробудились ото сна, с великим трудом оседлали своих коней и пустились в бегство. Это было устье реки. Поскольку они бежали в восточном направлении, то, как только отъезжали на десять шагов от устья и поворота [реки], [оставшееся] сзади оказывалось скрытым от взоров. Их было сто человек, и они бежали от двадцати человек, побросав своих коней! Они подумали, что это мулазимы Вали-Мухаммад-султана, правителя Сарабана, едут за своим скотом — отарой овец, которую грабители увели у Амира Хусрау Зирихи и Амира Сабика сына Раиса Туфана. Их преследовало дурное предчувствие. Наших людей они приняли за узбеков Вали-Мухаммад-хана. Случилось так, что накиб Йар-Йусуф, который был в начале этой поездки нашим проводником, находился с этими людьми тоже как проводник. Придя к [сему] рабу, он открыл действительное положение дел, сказав, что Малик Джалал ад-Дин уже пять дней, как уехал в Ирак со всем войском Зириха и Рамруда, чтобы служить шаху, защитнику веры{584}. Эти слова очень огорчили меня, так как [сей] раб всегда прежде других родственников стремился прибыть на служение тому высокому порогу. Я обиделся на образ действий и поступок [великого] малика. Да и как было не обидеться! Меня он посылает к людям переменчивого нрава, а сам уезжает к шахскому двору, даже не дождавшись [моего] приезда, чтобы [сей] раб присоединился к нему. В тот самый момент мне следовало получить урок. Жаль затраченных усилий и трудов!
После этого случая я обманывался еще четырнадцать лет, прикрыв свое понимающее лицо покровом беззаботности. Если будет угодно Аллаху, описание следующих событий может послужить поучительным уроком для будущих поколений, дабы никто не предпочитал доброжелательное отношение к [другим] своему благополучию, не пренебрегал своими делами и не считал свои дела чем-то второстепенным. Мудрецы говорят: «Тот, кто сам не делает себе добра, /371/ не заслуживает доброго отношения другого». И действительно, сей неимущий лучшую часть своей жизни от семи до тридцати трех лет после совершения религиозных обрядов постоянно тратил на беседы, собрания, службу, получение согласия, удовлетворение просьб и попечительство о великом малике... Когда о нем позаботились и его дела пошли бойко, он, подобно судье, отвернулся и, словно красивая степная газель, шарахнулся в сторону от взоров влюбленных, так что, если упомянуть слова о верности из былых [времен] на дружеском собрании, он стал бы примером дозволенного колдовства в запутывании вопроса, в уклонении от выполнения обещаний: он совершенно не помнил о том, что говорил в прошлом, и не произносил слов, которые напомнили бы о прежних долгах и обещаниях, данных друзьям. Так как об этом, даст Бог, будет наилучшим образом рассказано [в дальнейшем], здесь мы не будем более касаться данного вопроса.
Где же убежавшие узбеки? Не дай Бог, нападут и найдут меня у этого порога оцепенения, печали о прошлом и сожаления о [напрасно] растраченной жизни и после лика победы покажется чело отчаяния! Тотчас я послал вперед накиба Йар-Йусуфа, проводника. Он напоил коней, набрал воды, зарезал двух-трех жирных баранов, привязал их туши к брюху коней и увез с собой как лекарство от живота. Пастухам он сказал, чтобы они шли в Сарабан и не спеша гнали туда баранов, чтобы передать их хозяевам, готовым отдать жизнь за Кал’а-йи Фатх. В тот день около полуночи [сей раб] оказался на дороге через пески в пустыне. На утренней заре я достиг предместья Гиргишта. Впереди все время ехал всадник, он вернулся, [чтобы сказать]: «Степь Гиргишт наводнена узбеками». [Сей раб] спросил о них у накиба Йар-Йусуфа. Он ответил: «Баки-хан послал это войско со своим братом Вали-Мухаммад-ханом и Халман-бахадуром в Хусайнабад и Ханак, чтобы заставить жителей тех местностей вместе с людьми шахраки переселиться в леса Пушт-и Зириха. /372/ Некоторое время мы пережидали, пока то войско полностью не прошло, и мы со своими людьми [вновь] пустились в путь. На предутренней заре мы вступили в развалины с южной стороны Кал’а-йи Фатх. Думали [только об одном]: «Не дай Бог, узбеки окружили Кал’а-йи Фатх и держат ее в осаде! Давайте пошлем человека с южной стороны крепости, где находится дом Шах-Абу-л-Фатха, чтобы он выяснил [обстановку]. Если узбеков нет, мы войдем в крепость. Если же крепость осаждена, то скоро наступит рассвет, [потому] лучше спрятаться среди развалин. Когда вновь спустится ночь, уедем в Кал’а-йи Тракун».