Мержи выпустил из рук чемодан и схватился за пистолет. Враждебное это движение дало понять дяде Эсташу и его спутникам, насколько несовершенно их боевое расположение. Как персы при Саламине, они не позаботились выбрать такой строй, который позволил бы им выгодно использовать численное преимущество. Единственный человек из их отряда, обладавший огнестрельным оружием, не мог им пользоваться без того, чтобы не ранить находившихся впереди товарищей, между тем как пистолеты гугенота, казалось, могли уложить их всех одним выстрелом вдоль лестницы. До их слуха донеслось, как щелкнул тихонько курок, взведенный Мержи, и звук этот показался им таким страшным, как самый выстрел. Естественным движением неприятельская колонна сделала полный оборот и побежала искать в кухне более обширное и благоприятное для себя поле сражения. Во время беспорядка, неразрывного с ускоренным отступлением, хозяин, хотевший повернуть бердыш, попал им себе между ног и свалился. Как противник великодушный, не удостаивающий пустить в ход оружие, Мержи ограничился тем, что бросил в беглецов своим чемоданом, который, обрушившись на них, как обломок скалы, с каждой ступеньки ускоряя свое движение, докончил разгром. Лестница очистилась от неприятеля, и в виде трофея остался сломанный бердыш.
Мержи быстро спустился в кухню, где враг уже перестроился в одну линию. Владелец аркебузы держал свое оружие наготове и раздувал зажженный фитиль. Хозяин, весь в крови, так как при падении сильно расквасил нос, держался позади своих приятелей, подобно раненому Менелаю, находившемуся в задних рядах греков. Вместо Махаона и Подалирия его жена, с распущенными волосами и развязавшимся головным убором, вытирала ему лицо грязной салфеткой.
Мержи без колебаний принял решение. Он прямо подошел к человеку, державшему аркебузу, и приставил ему к груди дуло пистолета.
– Брось фитиль или ты умрешь! – закричал он.
Фитиль упал на пол, и Мержи, наступив сапогом на конец дымящегося жгута, потушил его. Остальные союзники сейчас же все в одно время сложили оружие.
– Что касается вас, – обратился Мержи к хозяину, – маленькое наказание, что вы от меня получили, научит вас, конечно, повежливее обращаться с проезжающими. Стоит мне захотеть – и местный уездный судья снимет вашу вывеску; но я не злопамятен. Ну, сколько же я вам должен за свою долю?
Дядя Эсташ, заметив, что тот спустил курок своего ужасного пистолета и даже засунул этот последний во время разговора себе за пояс, немного приободрился и, утирая лицо, печально пробормотал:
– Побить посуду, поколотить людей, расквасить нос добрым христианам… подымать шум, как черти… я не знаю, в конце концов, чем можно вознаградить честного человека.
– Постойте, – прервал его Мержи, улыбаясь, – за ваш расквашенный нос я заплачу вам столько, сколько, по-моему, он стоит. За разбитую посуду – обращайтесь к рейтарам, это их рук дело. Остается выяснить, сколько я вам должен за свой вчерашний ужин.
Хозяин посмотрел на жену, поварят и соседа, как бы ища у них в одно и то же время совета и покровительства.
– Рейтары, рейтары! – промолвил он. – Не легкое дело получить с них деньги; их капитан дал мне три ливра, а корнет – пинок ногою.
Мержи взял одно из оставшихся у него золотых экю.
– Ну, – сказал он, – расстанемся по-хорошему. – И он бросил дяде Эсташу монету, но тот, вместо того чтобы подставить руку, пренебрежительно дал ей упасть на пол.
– Одно экю! – воскликнул он. – Экю за сотню разбитых бутылок! Одно экю за разорение всего дома! Одно экю за побои!
– Одно экю! Всего одно экю! – подхватила жена жалобным тоном. – Случается, что приезжают сюда и католические господа; иногда пошумят, но по крайней мере те цену вещам знают.
Если бы кошелек у Мержи был в лучшем состоянии, он, несомненно, поддержал бы репутацию своих единомышленников как людей щедрых.
– В час добрый! – сухо ответил он. – Но католические эти господа не были обворованы. Ну, решайте, – прибавил он, – принимайте это экю, а то ничего не получите. – И он сделал движение, как будто хотел взять его обратно.
Хозяйка сейчас же подобрала монету.
– Ну! Пускай выведут мне лошадь! А ты там брось свой вертел и вынеси мой чемодан.
– Вашу лошадь, барин? – переспросил один из рабочих дяди Эсташа и сделал гримасу.
Хозяин, несмотря на огорчение, поднял голову, и глаза его на минуту блеснули злорадством.