— Постой! — ответил я. — Ведь на моих солдатах нет вины. Блейз и я вели их к ложной цели в своих интересах, но они-то считали, что идут в бой за правое дело. Да и тебе нет резона губить огромное войско. А флот я готов сдать добровольно.
— Тогда не следовало заходить так далеко, — отвечал он. — А теперь уже слишком поздно! Я не могу, находясь в контакте с тобой, связаться одновременно и с Кейном, чтобы изменить свои указания. Если же я освобожу тебя, то рискую подпасть под твое влияние. Ты достаточно силен, да и характеры наши слишком схожи.
— Ну а если я дам слово чести, что ничем не стану вредить тебе?
— Любой отречется от клятвы ради целого королевства! — ответил Эрик.
— Но мои мысли ведомы тебе! Ты же знаешь, что я не держу камня за пазухой. И мое слово чести верно.
— Поистине достойна удивления твоя жалость к тем, кого ты завлек и обманул! И мне, разумеется, не дано понять, что связало вас столь прочными узами.
Но нет! Все слова твои — ложь! Ты и сам это знаешь! Даже если сейчас ты искренен в намерении своем — а такое вполне возможно, — слишком сильным может стать искушение. Особенно если тебе предоставится хоть малейшая возможность заполучить Амбер! Я не желаю рисковать.
Да, он был прав: я и сам знал это. Неугасимым огнем горел Амбер в нашей крови!
— Ты ныне мастерски владеешь мечом, — заявил Эрик. — Вижу, изгнание сослужило тебе хорошую службу. Теперь ты почти так же славно фехтуешь, как и я сам, и многого достиг в этом искусстве. Теперь лучше нас только Бенедикт. Но он, вероятнее всего, мертв.
— Не обольщайся напрасной надеждой, — сказал я. — Ты же понял, что теперь я способен одолеть тебя. По сути…
— Можешь не продолжать. На поединок с тобой я больше не выйду. Ты опоздал.
И он усмехнулся, прочитав мои мысли, — трудности это, естественно, не составило бы никому из нашей семейки.
— Мне очень хотелось бы иметь своим союзником тебя, а не кого-то другого, — продолжал Эрик. — Ты пригодился бы мне гораздо больше. На Джулиана мне вообще наплевать. Кейн — трус. Джерард — сильный боец, но глуповат…
И тогда я решил замолвить слово хоть за одного из наших с ним братьев:
— Послушай, я увлек за собой и Рэндома, хотя он вовсе не разделяет моих устремлений. Думаю, он поддержал бы тебя, если бы ты просил его об этом.
— Этот ублюдок! — рассердился Эрик. — Да я ему ни на грош не верю! Он же предаст в любой момент! Доверь ему выносить ночной горшок — и однажды обнаружишь в нем пиранью! Нет уж, спасибо! Я, может, и пощадил бы его, если бы не твоя рекомендация. Ты что же, хочешь, чтобы я после всех ваших штучек прижал его к сердцу и назвал милым братом? Ну нет! И потом, что-то ты слишком горячо защищаешь его. Это лучшее доказательство его истинного отношения ко мне. Ну а ты, несомненно, об этом осведомлен, так что имени Рэндома лучше не упоминай.
Я почувствовал запах дыма и услышал звон сабель. Кейн явно пошел на абордаж.
— Вот и хорошо, — сказал Эрик, прочитав мои мысли.
— Останови их! Прошу тебя! Нам все равно не выстоять!
— Никогда! Даже если ты сдашься сам… — Он выругался, не договорив. Я понял его мысль: Эрик мог потребовать, чтобы я сдался в плен, пообещав в обмен пощадить моих воинов, а лотом предоставить Кейну с ними расправиться. Это было бы вполне в его стиле. Но в запале он уже успел ненароком проговориться.
Я поцокал языком и засмеялся. Он пришел в бешенство.
— Все равно я до тебя доберусь! — прорычал Эрик. — Пусть только они возьмут твой корабль!
— Ну, до этого еще далеко, — ответил я. — А пока не хочешь ли отведать моего угощения?
И, собрав все свои душевные силы, я обрушился на противника, стремясь подавить его волю, сжечь его своей ненавистью. Я чувствовал, какую боль ему причиняю, и старался сделать еще больнее. Вся моя ярость, весь мой гнев, накопившиеся за годы изгнания, обрушились сейчас на Эрика. Я жаждал отомстить, отплатить ему за то, что он бросил меня подыхать от чумы, за то, что я чуть не лишился рассудка, за все мои бесконечные беды и разочарования. И за ту автокатастрофу, которую, как я был совершенно уверен, подстроил именно он. За все причиненное мне зло хотелось расплатиться с ним — расплатиться тоже болью и страданиями.
Под моим бешеным напором он начал отступать. Я удвоил усилия. Я давил и давил на его рассудок, и в конце концов Эрик сдался.