– Что вы хотите сказать? спросил Жозеф, улыбаясь, хотя поза его в этот момент выражала беспокойство.
– Мне кажется, возразил Оливер с досадой: – я вам доказал в Лондоне, что в моих замыслах нет ничего смешного.
– Но тот, о котором вы заявили сию минуту…
Очень легок и к выполнению, если вы захотите решительно.
– Я не страдаю нерешимостью, сказал монах, у которого фаталистическая восторженность начала овладевать рассудком.
– Если бы я не был в этом убежден, то пришел ли бы я в такую бурю и рискнул ли бы я появиться в стране, где с восходом солнца могли бы меня повесить?
– Говорите скорее, мессир Оливер; будет большое счастье, если вас не захватит какой-нибудь кардинальский посланец.
– Невозможно. Слышите, как стучит ливень над палаткой?.. Слышите, как западный ветер шумит соседними деревьями? Это может усыпить довольного честолюбца. Кардинал спит.
– Он бодрствует: разве еще нет перед ним цели Карла Мартела?
– Я полагаю, что человек может достигнуть выше, не принимая на себя рискованной заботы сделаться королем, возразил Кромвель с жаром. – Что касается вашего кардинала, то он ослабел стремиться на высоту могущества. Безумно, отец Жозеф, устремлять туда орлиный взгляд, когда не достает крыльев подняться на эту высоту, и сильных когтей, чтобы удержаться на ней. Действуйте заодно со мной, и мы повалим этого гордого титана. Я усилился в Англии со времени нашей разлуки у подножия Лондонской башни. Брошенный в один день народной бурей в нижнюю палату, я с особенной заботливостью собираю над двором все элементы бури, кипящие в сердцах реформистов: но этот ход вещей поведет слишком медленно к окончанию моих замыслов. Мне необходимо ваше содействие, и я пришел за ним.
– Разве минута вам кажется благоприятна для образования партии, последствия которой были бы скоры?
– Без сомнения, надобно действовать. Послушайте: герцог Роган, начальствующий в Ла-Рошели, очень отважен, человек с высшими взглядами, с беспримерными военными способностями. Одним словом этот вельможа доказал не при одном случае столько истинного величия, сколько ваш кардинал скрывает жалкого лукавства, но только под покровом захваченной славы. Я видел вчера этого превосходного человека: он высоко ценит ваши способности, отец Жозеф, он считает вас светильником министра, которого вы кажетесь простым агентом. Итак, проговорите только слово согласия, и Роган бросит вам великолепное наследство Ришельё; Людовик XIII сделается вашим невольником, каким служит этому интригану.
– Генрих Роган – кальвинист; вступив с ним в союз, я подвертку опасности спасение моей души.
– Мессир Трамблай, я сильно ошибаюсь в вашем характере, если вы это говорите серьезно. Но я лучше сумел прочесть под этой сутаной, которая лишь для одной толпы прикрывает ваше возвышенное сердце. Роган слишком велик, чтобы думал подчинить свой страну кальвинистским сектаторам. Он сражается лишь для того, чтобы завоевать веру свободную, мысль несвязанную, проявление которой католицизм отвергает. Вы дозволите, отец Жозеф, эту свободу, эту гарантию верований, которая должна быть в глазах благоразумных людей священным правом для каждого. Вы совершили бы столь желанную перемену, ибо, если судьба нам не благоприятствовала бы, Франция, которую ваше министерство сделало бы цветущей, сильной, спокойной, и Англия, которой религиозную свободу вы приняли бы под свое покровительство, в награду за такие важные услуги, дали бы вам тройную корону Римского Первосвященника.
– Тройную корону! воскликнул Трамблай, судорожно вскакивая со своего места.
– Время уходит, дождь перестает, буря удаляется; может быть я самонадеян относительно окружающих меня опасностей: берегитесь же перебивать меня. Если обсудить благоразумно источники нападения, находящиеся в руках Людовика XIII, и средства защиты, которыми Роган сумеет воспользоваться, то трудно допустить, чтобы Ла-Рошель сдалась в этом году, к этому ее может принудить лишь один голод; и когда шут наш Бэкингем потерпит неудачу против острова Ре, на что ваши генералы могут рассчитывать вследствие потерянного времени, я думаю, что ваш флот не будет в состоянии помешать нашему подвезти съестные припасы ларошельцам. Роган, ничем не рискуя, сделает вылазку из этой крепости с частью гарнизона под своим начальством. Кальвинисты могут довериться помощникам этого достойного человека, в особенности если он оставить в их стенах свою жену Маргариту Бетюн, благородную, великую дочь Сюлли, которая защищала в 1625 году Кастр, с большей действительностью, нежели ваша полубаснословная Девственница обороняла, некогда, Орлеан. В одну прекрасную ночь, продолжал Кромвель, приближаясь к капуцину: – шесть тысяч осажденных оставляют крепость, садятся на легкие суда нашего флота и отправляются в Англию. Кальвинистский вождь, увеличив свои силы англичанами, искусно выбранными из среды парламентаристов, снова снимается с якоря, высаживается на севере Франции и идет без остановки на Париж, в то время как королевская армия бомбордирует Ла Рошель в сто двадцати милях оттуда.