Как-то раз вечером, окончив одно из этих утешительных посланий, Анна Австрийская призвала Бригитту, свою верную горничную, которая обыкновенно отправляла эту тайную переписку. Бригитта для читателя уже не новая особа. По обещанию герцогиня взяла к себе в услужение эту девушку, сметливость и ловкость которой, выказывавшиеся так резко под соломенным кровом отца, еще более развились в новой должности. Девушка эта вскоре приобрела ловкость и опытность, достойные службы в самом Лувре. Герцогиня вручила ее, как драгоценный подарок супруге Людовика ХIII. Королева чрезвычайно полюбила ее: действительно, со времени ссылки. Мари, Бригитта, была истинной поверенной Анны, и только она одна ночевала у нее в комнате. Одним словом, если бы эта государыня пользовалась преимуществами своего звания, дочь садовника играла бы роль покровительницы у интендантов, генералов и даже маршалов Франции. Но судьба распорядилась иначе: Ришар продолжал возделывать валь-де-грасские огороды, впрочем живя в большой независимости; и кто осмелился бы приказывать отцу девицы Бригитты? В монастыре он имел все манеры советника и, может быть, в некоторых случаях делался им на самом деле: в этом таинственном царстве он был маленьким Ришельё, за исключением коварства. Наконец, когда дочь приходила к нему, ее постоянно посещали монахини с настоятельницей: добрые сестры умели вести себя, и зато их церковь была лучше украшена.
Когда Анна кликнула Бригитту, последняя вошла не одна.
– Я не исполнила бы своей обязанности, сказала дочь Ришара, если бы не представила вашему величеству одного моего родственника, пажа при Лотарингском дворе, и которого призывают в Париж сердечные обстоятельства.
– Боже! воскликнула королева: – черты этого молодого человека…
– Очень сходны с чертами вашей преданнейшей слуги, перебил паж, кафтан которого, сильно отдувшийся на груди, изобличал его.
– Возможно ли? ты, милая Мари!
– Я сама, отвечала герцогиня, обнимая Анну.
– Ах, Мари, теперь я более чем когда-нибудь нуждаюсь в утешении, сказала королева, после долгих поцелуев: – и само небо посылает мне тебя.
– А может быть, добрейшая государыня, оно в неизреченной благости готовит вам более трогательные утешения.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Послушайте, время дорого, ибо ночь может быть быстрее обыкновенного, а потому речи мои должны быть кратки. Письмо ваше к герцогу Бэкингему, вынужденное коварством гнусного кардинала, представило в дурном свете намерения вашего величества в глазах английского вельможи после неудачи, которую он потерпел через него. Мой добрую государыню, чуждую самомалейшего коварства, считали однако же способной на обман относительно человека, который больше всех в мире ценит ее прелести и душевные качества. И вот в конце осени я оставила Нансийский двор, где моему сердцу начали уже понемногу надоедать вздохи герцога, и отправилась в Англию. Бэкингем формировал уже в Портсмуте вторую очень грозную экспедицию на помощь Ла-Рошели.
– И я надеюсь, перебила с живостью Анна Австрийская, – ты употребила все старания уверить герцога, что это несчастное письмо было писано без малейшего дурного умысла с моей стороны, и что виной всему коварство кардинала.
– Я для этого ездила в Англию отвечала герцогиня, которая солгала немного, скрыв приятное сообщество графа Голландского в этом путешествии.
– Скажи мне, милая Мари, уверен ли теперь Бэкингем в моей невинности?
– По крайней мере, отлично расположен убедиться в этом. Но ваше величество поверите с трудом, как легковерны мужчины, если дело идет о чувствах женщины: им постоянно нужны доказательства… Герцог придет потребовать их у вас, прибавила тихонько госпожа Шеврёз.
– Он придет! воскликнула с жаром королева, лицо которой покрылось живейшим румянцем… Неужели для того, чтобы показаться ему невинной…
– Необходимо быть виновной во мнении казуистов. Так создана любовь – ей ничего не докажешь без пожертвований.
В эту самую минуту Анна Австрийская припомнила унизительную сцену, происходившую в то же утро в Версале; лицо ее из легкого розового цвета перешло в пурпурный.
– Где теперь Бэкингем? – воскликнула королева, взор которой горел и стыдом и любовью.
– Вы его увидите, – отвечала герцогиня с некоторой торжественностью.
И подбежав к окну, выходившему на «Мост вздохов», и отворив его, Мари ввела кавалера, который, скинув широкий темный плащ, явился по всем блеске богатого и роскошного костюма… Это был фаворит Карла I.
– Ах, Жорж! Жорж! – говорила королева задыхающимся голосом и почти без сознания упала на руки Бэкингема.