Не смотря на эту отвратительную крайность, ни один голос до 15 октября не возвысился с требованием сдачи. Непреклонная твердость мэра, пример герцогини Роган и ее дочери, которые в продолжение месяца разделяли все лишения с осажденными, поддерживали бодрость в наиболее оробевших обывателях. Но после этого, времени некоторые ла-рошельцы начали поговаривать о сдаче; один старшина осмелился даже предложить этот вопрос в собрании. Придя в негодование, Гюитон схватывает кинжал, который со времени своего избрания положил на столе совета, поднимает его на трусливого чиновника, потом вдруг опустив клинок, вонзает его с необыкновенной силой в мраморный стол, вокруг которого происходило заседание. Ла-рошельцы и до сих пор еще с гордостью указывают на удар кинжала мэра Гюитона: след в три линии глубиной… Сомнительно, чтобы патриотизм придал столько силы в XIX столетии…
Происшествие; это породило некоторые недоразумения между членами городского совета; многие старшины приняли сторону своего собрата, с которым Гюитон обошелся грубо и даже нанес ему удар по лицу. Узнав об этих несогласиях, кардинал решился ими воспользоваться, чтобы послать ла-рошельцам требование торжественным образом. Бремон, король оружия Франции с титулом Мон-Жуа-Сен-Дени, надел свои латы, шлем, взял в руки скипетр и сопровождаемый двумя трубачами, отправился с этим требованием к ла-рошельскому мэру.
– Требую от тебя, Гюитон, во имя короля, моего государя моего и твоего единственного повелителя собрать немедленно городской совет, на котором каждый мог бы услышать из моих уст то, что я передам по повелению его величества.
Брут с берегов Океана отказался созвать требуемый совет. Бремон удалился, но бросил на пол следующее требование:
«Тебе, Гюитон, мэр ла-рошельский, всем старшинам, пэрам и вообще участвующим в городском управлении: приказываю именем короля, моего государя; моего и вашего единственного верховного повелителя, прекратить мятеж, отворить ворота и изъявить его величеству покорность, которой вы обязаны ему как вашему единственному повелителю и естественному монарху. Заявляю, что в таком случае он окажет вам милосердие и простит ваши преступления, вероломства и мятеж. Напротив, если вы будете упорствовать в своем ослеплении, отказываясь от милосердия такого великого. государя, объявляю его именем, что вам нечего надеяться на его милость, а вы должны ожидать за свои преступления – заслуженного наказания, одним словом всех строгостей, которым такой великий король может и должен подвергнуть столь преступных подданных. Гюитон боролся несколько дней против требований сдачи, поминутно возобновлявших слабой частью населения, требований, которые отвергало, стоя одной ногой в могиле, большинство обывателей. Отважный мэр все еще надеялся, что зимнее ненастное время, разрушив немного плотину, дозволит англичанам подать наконец помощь Ла-Рошели. Надежда была до такой степени вероятна, что она и осуществилась, но в то время, когда миновала надобность ей воспользоваться. 7 ноября страшная буря, поднявшаяся ночью, разрушила сорок туазов знаменитого сооружения, но крепость уже сдалась. Людовик ХIII торжественно вступил в эту великую гробницу в день Всех Святых.
После сдачи Ла-Рошели, Гюитон, принужденный переменить свои гордые привычки на пустой этикет, должен, был унизить свое благородное дело перед кардиналом и дошел с визитом к его эминенции, который рад был принять человека с таким возвышенным характером.