С этой поры Анна Австрийская начала выказывать большое расположение девице Готфор, которая искренно привязалась к королеве. Несмотря на это, Людовик ХIII не переставал пристально ухаживать за своей любимицей; он постоянно искал ее общества, просиживал целые часы с ней у королевы, часто уводил ее в оружейный кабинет – любимое убежище этого желчного государя. Одним словом, король любил эту девицу со всей силой, на какую только способна душа без помощи чувств. Положение Анны Австрийской улучшилось от этого: девица Готфор часто упрекала короля за равнодушие, которое он выказывал своей супруге, равнодушие, как она говорила, слабо основанное на пристрастных советах коварного министра, честолюбие которого хотело сосредоточить только на себе все доверие государя. Людовик ХIII тем более чувствовал справедливость этих слов, что Ришельё й уже старался вредить девице Готфор резкими намеками, искусно брошенными в разговорах с его величеством, кардинал пытался доказать, что эта фрейлина отвечала привязанности государя лишь для того, чтобы при благоприятном случае лучше служить королеве и интригам, поддерживаемым Испанским двором в Париже.
Будучи поставлен между двух советников, Людовик скорее слушался голоса, нежно говорившего его сердцу, нежели другого, который насиловал его волю. Со времени покорения кальвинистов Ришельё сделался таким повелительным, таким деспотом, в почтительных формах, в которые он облекал свои отношения к государю, что последний нередко сознавал свое царственное унижение. Не раз он замечал насмешливую улыбку, с которой многие служащие выслушивали его приказания, и негодование его равнялось стыду, когда, следя секретно за исполнением этих приказаний, он всегда почти видел, что они пренебрегались, исключая, если кардинал соглашался с ними. Ненависть Людовика ХIII к Ришельё, давно сдерживаемая сознанием превосходства способностей первого министра, начинали превозмогать это уважение, и настойчивое влияние готово было опрокинуть колосс: девица Готфор не имела времени на это, но она его пошатнула.
В то время, когда могущественные враги кардинала, т. е. королева-мать, Анна Австрийская, Гастон и их сторонники, деятельно вели заговор против его эминенции, они не преминули вовлечь и новую фаворитку в свое дело. Она всегда была очень привязана к Марии Медичи, более и более чувствовала расположение к молодой королеве и смертельно ненавидела Ришельё. Поэтому на нее можно было рассчитывать. Действительно, девица Готфор, подставляя постоянно королю зеркало истины, успела показать ему его министра во всей гадости; он дрожал, и в порыве сильного, негодования подписал обещание оставить его. Фрейлина взяла бумагу, как обязательство, исполнения которого хотела потребовать при первой возможности; но кардинал узнал об этом также как и многом другом от неизвестных и часто невидимых шпионов, которых он содержал при дворе. Употребив тогда политическую пытку, которой устращал в важных случаях неспособного Людовика ХIII, он пришел однажды утром объявить ему, что весьма расстроенное здоровье давно уже требовало удаления его от дел; что рвение и преданность заставляли его переносить неслыханные страдания; но узнав, что король нашел в девице Готфор блестящий светильник, он не считал более полезными своих советов его величеству и пришел просить позволения удалиться в Гавр. Его эминенция коварно прибавил, что можно бояться продолжения войны в Италии, пока условия, подписанные в Казале, не обратятся в окончательный договор, что в этом случае у Франции останется на руках вся австрийская династия, – поколение тем более страшное, что кроме своих отраслей, немецкой и испанской, оно имело союзников даже под кровлею Лувра; но что эти опасности не должны были трогать короля в том внимании, что девица Готфор, заставив его величество подписать отставку министра, которого легко заменить, вероятно имела под рукой более искусную личность.
Растерянный, напуганный. грозной будущностью, представленной кардиналом, Людовик ХIII просил его, умолял остаться и указать, жертвы. Когда министр увидел короля, согнувшегося перед ним, он поднял голову, выпрямился и сказал громовым голосом:
– Государь! У меня нет жертв; все мои враги, враги вашего Величества, предоставьте им свободу действия, они не замедлят обнаружиться и кара их будет подлежать правосудию. Но не забывайте, что если я бываю обыкновенной целью мятежников, то потому, что они знают, что, поражая мое слабое существо, стрелы их попадут сзади меня в вас и государство. Во всяком случае, допустите начаться преступлению, чтобы потом наказать его. Вокруг трона великая измена, но Бог повелевает нам ожидать первых ее признаков, ибо надобно поражать только истинно виновных. Но если ваше величество сколько-нибудь ценит мои заслуги, то благоволите взять обратно бумагу, вверенную девице Готфор; было бы жалко, чтобы возмутители против вашей власти могли воспользоваться оружием, данным вашей рукой.