Монморанси слышал это на правом фланге и, считая, что началось дело, не сдержал своего слова… С этой минуты исчез в нем осторожный воин, опытный начальник: Монморанси был не более, как безумец, повиновавшийся роковой силе, увлекавшей его к гибели. Перескочив несколько рвов, не смотря на живейшие просьбы графа Рье, которого Гастон имел осторожность приставить к нему, Монморанси бросился в массу королевцев. Оруженосцу, следовавшему за ним раздробило руку, и лошадь была под ним убита. Верный Рье, скакавший за своим генералом, хотя и порицавший его увлечение; жертва неблагоразумия, которого он не мог предупредить, пал сраженный пулей. Не прошло и десяти минут, и Монморанси получил семнадцать ран, из которых ни одна не была смертельна. Наконец, ядро убило под ним лошадь. Несмотря на кровь, струившуюся из всех частей тела, Монморанси дотащился до откоса рва, где и дожидался, что придут к нему на помощь. Сен-Прель, которого роковая судьба приберегала до такого же конца, как и героя, слышал несколько раз крики: «Ко мне! К Монморанси»! Но этот офицер вздрогнул при мысли взять в плен такого человека и при подобных обстоятельствах. Гвардейский сержант подошел наконец к Генриху.
– Сент-Мари, сказал он этому человеку, которого узнал: – не покидай меня.
– Сент-Мари передал Сен-Пре шпагу герцога: так определила судьба войны.
Раненый был перенесен в Кастельнодари на доске, покрытой многими плащами.
– Если бы все окружающие меня, сказал он в дороге сержанту: – сделали столько, сколько я, у вас в рядах была бы хорошая прореха.
– Да, отвечал сержант: – если бы у вас были те люди, которыми вы командовали в Велланне.
Войско Гастона, особенно дворяне, напрасно пытались освободить знаменитого пленника; граф Фельяд, барон Канжи, Лердоа, Вилльнев, Ла-Форе и многие другие легли на месте в этой отчаянной попытке. Пехота, почти главным образом состоявшая из низких авантюристов, разбежалась в начале дела. Кавалерия дралась храбро, но могла быть окружена, а потому и отступила. Если бы в эту минуту Шомберг послал эскадрон в главную квартиру Гастона, то захватил бы его со всеми офицерами. Когда принцу доложили о взятии Монморанси, он отвечал с обычным свистом:
– Все погибло!
Король узнал в Пон-де-Сент-Эспри о событии, которое его льстецы или, скорее, кардинальские, назвали торжеством, как будто победа могла произойти там, где тактики не видели даже сражения. Анна Австрийская, далеко не разделяя радости своего супруга, не могла скрыть живейшего горя, когда ей объявили, что Монморанси в плену и тяжело ранен. К счастью, в то время с ней была одна только Бригитта, и королева могла выплакаться безопасно. Несколько раз верная горничная слышала, как она повторяла:
– Боже мой! если он был так неосторожен, что носил его на себе.
Невозможно было тогда угадать смысла этих слов, но через несколько времени он сделался яснее.
Между тем, кардинал, привыкший с быстротой валить головы, поднимавшиеся над толпой, принес уже многих в жертву: Кабастан был обезглавлен в Лионе, Эстнж в Поль-де-Сент Эспри, Корменен в Безьере. Отец последнего – старый воин, покрытый почетными ранами и губернатор в Монтаржи – напрасно бросался к ногам государя: ни его седые волосы, ни заслуги, ни красноречие отчаянного отца не могли спасти Корменена: он погиб вследствие какого-то неясного обвинения в том, что действовал в Германии в пользу Гастона и королевы-матери.
После печальных событий 7 сентября, Монсье отступил с несколькими сотнями человек через Безьер. Он узнал, что испанские войска спускались с Пиренеев и не останавливались. Гастон хотел занять позицию в ожидании этой помощи: в этой решимости было нечто благородное, хотя за нею и долженствовало последовать изъявление покорности. Сын, поднявший оружие для восстановления прав матери, попранных подданным, обязан был, по крайней-мере, устроить себе возможность заключить договор, и Людовик XIII предлагал ему только постыдное прощение. Но Монморанси послал герцогу Орлеанскому совет прекратить всякие договоры с оружием в руках. Гастон не послушался этого совета, уверив жену несчастного пленника, что во всяком случае отвергнет амнистию, если не будет спасена жизнь маршала. Между тем этот непостоянный принц на другой же день подписал и формальное опровержение этого обязательства и забвение интересов, за которые вооружился. Принц обещал: 1) отказаться от всяких сношений с Испанией, Лотарингией и королевой-матерью; 2) поселиться там, где будет угодно королю; 3) не ходатайствовать за тех лиц, которых накажет государь за участье в восстании, исключая служителей, находившихся при его особе; 4) что иностранцы удалятся в течение восьми дней в Руссильон; 5) что в штате принца будут состоять только люди угодные его величеству; 6) что Монсье удалит тех, которые будут неприятны его августейшему брату; 7) что Пюилоран доложит его величеству обо всем, о чем договаривались с иностранцами против службы его величеству, и 8) что Монсье пошлет к его величеству всех своих с донесениями, что происходило противного этой службе, подтвердив присягой.