На другой день вечером девять часов ударило на башне Валь-де Граса, когда королева, закутанная в атласный плащ, держа за руку фаворитку, вошла в церковь. Одна лампа горела под широким сводом, словно звездочка на ночном небе. Хотя шаги королевы и герцогини были легки и осторожны, однако будили, это пустое здание. Сердце у обеих спутниц билось чрезвычайно сильно.
– Здесь, сказала госпожа Шеврёз, останавливаясь у условленной колонны: – он не замедлит прийти.
– Ты этого хотела, Мари… Но вот я и виновата! Слушать признания в любви этого иностранца… и еще в доме божьем!
– Тс! Не забывайте, что вы пришли открыть свою душу достопочтенному отцу Ансельму, и что ваше величество должны чрезмерно удивиться, разгневаться, найдя в этом месте господина Бэкингема… Главное в том, что если становишься слабым, надобно делать вид, что это нечаянно.
– О, государь, вот еще следствие вашего жестокого охлаждения!
– О, ваше величество… Но позвольте, слышен шум, я, вижу свет, медленно исходящий из земли, который пока озаряет мраморные плиты… там у входа в часовню…
– Что это значит, милая герцогиня, сказала королева, трепетно прижимаясь к фаворитке: – неужели мертвецы выходят из могилы, чтобы упрекать меня в моей слабости?
– Успокойтесь, отвечала тихо, госпожа Шеврез; – это, как я предполагаю, смертный и весьма влюбленный, который приходит воздать дань вашим прелестям и высоким качества»… Бог простит ему, что он избрал могильный выход для того, чтобы дойти до вас: любовь действует как может.
– Мари, вы меня приводите в трепет.
– Вот отец Ансельм.
В это время герцог Бэкингем, переодетый в рясу, подошел к королеве, совсем не по-монашески и в восторге начал целовать ей руки.
– Что вы делаете, отец мой? – шептала Анна, волнение которой весьма плохо гармонировало с ее речью.
– О, простите.
– Боже мой, что я слышу? Вы, господин герцог? воскликнула супруга Людовика XIII: – и вы осмеливаетесь… в этом месте… со мною, королевой Франции!…
И не смотря на эти смутные упреки, рука ее оставалась в руке английского вельможи, который нежно пожимал ее.
– Увы, эта самая смелость рискует лучше, нежели я могу высказать, силу моей любви.
– По крайней мере, герцог, говорила Анна Австрийская, которой на минуту овладело чувство собственного величия: – по крайней мере вам должно было прийти на мысль, что такая необычайная выходка оскорбить дочь королей.
– Нет, сказал герцог, бросаясь к ногам королевы: – я не думаю оскорблять ваше величество предлагая здесь, в храме Бога, столь пламенное сердце, исполненное, столь святой любви, какое предложил бы, я ему у подножия его алтаря.
– Святотатство! Неужели, вы, не боитесь, что эти своды, мгновенно разбитые грозой, не обрушатся на вашу голову?
– Я боюсь только грозы ваших глаз.
Вдруг в нескольких шагах послышался зловещий шум, отдававшийся под сводами. Герцогиня Шеврёз, в качестве скромной наперсницы удалившаяся от влюбленной четы, с ужасом подошла к королеве, в то время как последняя, будучи упоена нежностью и вместе пораженная испугом и суеверием, считала может быть втайне счастьем умереть от громовой стрелы на руках слишком дорогого святотатца.
– Не пугайтесь, опасность прошла, сказал, подходя к Бэкингему английский дворянин, сопровождавший герцога. Наш подземный ход открыт, кардинальские агенты готовы были проникнуть в церковь, но, клянусь острием шпаги, их тревога должна быть сильнее нашей: я опустил над ними надгробную плиту. Вот причина шума, который вы слышали.
– Сэр-Уилльям, спросил герцог: – но верно ли, что никто из негодяев не проник в отверстие, вверенное вашей охране?
– Не думаю.
– Вы ошибаетесь, сказала герцогиня тихим голосом; – я положительно только что слышала шелест шелкового плаща у этой колонны.
– Горе дерзновенному! воскликнул сэр Уильям, обнаженная шпага которого сверкнула при свете лампы. – Но вы не пугайтесь, продолжал он: – я твердо решился удалить от вас всякую опасность. Только войдите сюда для продолжения вашего разговора.
И английский дворянин сильной рукой втолкнул королеву, герцога и потом фаворитку в исповедальню, дверь которой затворил за ними.
Легко можно вообразить себе пространство, какое представляла конференц-зала, куда попали три собеседника. Анна австрийская очутилась на лавке исповедника, невольно подставляя колени герцогу Бэкингему, который в свою очередь держал герцогиню Шеврёз у себя на коленях… Что думали в это время королева, фаворитка и английский министр? – трудно определить с точностью. По крайней мере можно утверждать, что, будучи сжаты подобным образом, актеры этой странной сцены могли свободно располагать только воображением и что, не смотря на возможность намеренного свидания наедине, честь короля Франции и Наварры не подвергалась серьезному покушению в Валь-де-Грасе.