Таковой представляется красавица Кларик, в момент, когда будучи прелестнее, нежнее и может быть слабее всех своих соперниц, она вступила в короткую связь с Бэкингемом. Но эта страсть, по крайней мере со стороны министра, не замедлила подвергнуться участи всякого блаженства, для которого уже закрыта перспектива надежд и которое должно ограничиваться лишь поприщем испытанных уже наслаждений. Нежность фаворита сделалась многоречива, обильна уверениями и так сказать мало доказательна, когда он отправился чрезвычайным посланником, и мы знаем, с какой быстротой он при французском дворе надел новые цепи.
Молва, несущая на своих крыльях горе и отчаяние, летит гораздо быстрее, чем в то время, когда она несет какие-нибудь утешительные вести; госпожа Кларик скоро узнала о неверности ветряного Бэкингема. Потеря столь блистательной победы причинила этой даме жгучую боль, которую мгновенно усилило еще множество планов мщения.
Ришельё не было чуждо пи что, занимавшее общественное мнение, даже за границей, а поэтому он с удовольствием узнал о ревнивой досаде покинутой красавицы и дал себе слово извлечь из этого пользу. Отец Жозеф, превращенный в светского агента, повез письма к графине, с которою госпожа Комбалле и другие дамы сторонницы кардинала познакомились во время недавнего ее пребывания в Париже. Этого достаточно было для введения: ловкость монаха, хотя и неопытного на поприще волокитства, должна была по обстоятельствам опираться на гнев или на возрождающиеся надежды благородной англичанки.
Госпожа Кларик не рассчитывала иметь дело со вторым Петром Пустынником; она приняла Жозефа, как светского джентльмена, которого хорошенькая кокетка никогда не прочь подчинить влиянию своих прелестей. Ее неглиже, которого беспорядок она ни мало не позаботилась уменьшить, очаровало бы всякого другого человека; но в силу его природного бесчувствия, или по расчету, капуцин не дал прочесть на своем лице ни малейшего признака волнения. Неприученная к такого рода стоицизму, графиня была почти раздосадована этим, и кто знает, до какой степени, в этой нелегкой борьбе кокетства с невозмутимым спокойствием иностранца, она пустила бы в ход все маневры для одержания победы, если бы Жозеф не поспешил остановить ее тактики.
– Кардинал, герцог Ришельё, сказал он на чистом английском языке: – знает глубокое ваше блогочестие, графиня, и участье, принимаемое вами в герцоге Бэкингеме, как относительно его славы в этом мире, так и спасения в другом…
– Я ведь реформатка, перебила смеясь госпожа Кларик.
– Его эминенции это известно, но почитатели всех исповеданий – дети нашего Господа, и все поминаются в молитвах кардинала.
– Если память меня не обманывает, то я вам скажу, что это целит против папизма, ибо всеобщая любовь к ближнему не составляешь члена веры в той церкви, вне которой нет спасения.
– Я приехал к вам, графиня, не для напрасных споров; мое поручение очевидно проистекает из любви к ближнему.
– Я готова слушать вас, отвечала госпожа Кларик, которая, может быть подумала, что ее прелести мало влияли на посланного.
– Верите вы в ад, графиня?
– Иногда.
– А в рай?
– Гораздо чаще.
– Ах, графиня, какие речи!
– Я это сама думала относительно ваших, потому что мы здесь не у обедни и не на проповеди, а в будуаре, и ваша одежда не обличает ни протестантского пастора, ни католического исповедника. Я отвечаю вам не так, как у подножия алтаря, пли у кафедры, но как светская женщина перед своим туалетом, перед зеркалом и флаконом.
– Милосердие неба неисповедимо, сказал Жозеф, вздохнув глубоко.
– Кардинал-министр думал не раз об этом.
– Он поручил мне иметь честь говорить вам не о нем, но о герцоге Бэкингеме, и я уверен был, что встречу ваше благочестие, сказав вам, что первый министр милостивейшего Карла I погибнет душой и телом, если осмелится продолжать свои безумные намерения относительно сердца французской королевы.
– Конечно, погибнет; поведение его не извинительно, я нахожу, что оно гнусно, отвратительно.
– Я не ошибся сказал Жозеф с горькой улыбкой: – вот ваша религиозность возбуждена до высшей степени, и мы не можем не понимать друг друга. И так я заявляю вам крайнюю необходимость чтобы герцог был отозван немедленно.
– Кем отозван?
– Я полагаю достаточно приказами двора.
– Я на это рассчитывала всего менее.
– Однако твердой воли короля достаточно, чтобы герцог…
– Она рискует не подействовать также как и воля Людовика XIII на вашего Ришельё в Лондоне, как и в Париже скипетр монарха – перо первого министра.