– Vir fortissimus! – воскликнул отец Жозеф, под влиянием восторга, который легко было возбудить в нем: – вы получили откровение вашей будущей судьбы посредством пророческих слов этого призрака… Я тоже имел странные видения, и, сколько их помню, мог бы и себя считать предназначенным к великим подвигам. Кто знает, может быть в то время, когда вы заставите развеваться на всех морях торжествующий флаг Великобритании, я может быть понесу до самой Азии знамя Франков…
Потом как бы сожалея, что был слишком откровенен с человеком, который, конечно, не одобрил бы ни его крестового похода, ни всемирной империи католицизма, монах продолжал более спокойным тоном:
– Но возраст убелил мою голову прежде, нежели слава увенчала мое чело лаврами, и может только в небе суждена эта награда. Но вы, благородный англичанин, вы в полном цвете молодости, способные воспламеняться этими лестными мечтами, спешите, не теряя времени, на встречу обещанной вам славы.
– Не в одном случае я пламенно всеми силами старался найти к ней дорогу, отвечал Кромвель, глаза которого сверкали выразительно: – и может быть нашел бы ее… Но, увы, продолжал, вздохнув, парламентарист: – в наш алчный век сторонники помогают лишь тому, кто может купить их: кто владеет золотом, тот достигнет и власти, а меня фортуна обделила в этом случае.
– Выйдем отсюда; то, что мне остается вам сказать, может быть подвергнется риску в присутствии этих свидетелей, ибо язык моей страны некоторым знакам, а ложные братья изобилуют при всяком случае.
– Хорошо, уйдем из этой таверны… Здесь тесно мыслям и не достает душе простора. Недалеко течет Темза, отправимся на берег. Наступает ночь, и нам может мешать только ветер, пробегающий но волнам.
Через несколько минут оба собеседника вышли на берег; тогда еще там не было великолепного Уэстминстерского моста – лучшего произведения новейшего искусства. Река в этом месте протекала свободно, но саженях в ста ниже на ней стояли тысячи купеческих кораблей, мачты которых стройно вырисовывались на небе, озаренном лунным светом. Возле заговорщиков возвышалось почерневшее от времени готическое аббатство, где покоятся короли и рядом с ними увенчанные гениальные люди.
– Молодой человек, сказал Жозеф, протягивая руку к этому старинному памятнику: – знаменитости Англии дожидаются вас на этом последнем месте свидания… Вам сказал об этом уиндзорский призрак.
– Незнакомец, ваши слова заставляют дрожать малейшую фибру в моем сердце. Ваше красноречие может немедленно возбудить вдохновение, дремлющее у меня в душе. Но, увы, никакое обольщение не в состоянии изойти из моих рук…
– Если вам нужно золото, я вам доставлю его.
– Вы?
– Мое состояние ограниченно, однако же, не расстраивая его, я могу уделить десять тысяч экю: они ваши, если вы мне дадите слово, что послезавтра возникнет в Лондоне движение.
– Срок очень короток.
– Знаю, но я уже вступил в обязательство с кальвинистами Ла-Рошели я Монтобана, людьми, которых преследования двора довели до крайности. Благоразумие заставляет и меня спешить, и лондонское восстание должно быть сигналом для этих реформистов.
– По-моему, это великолепная комбинация.
– Провидение, может быть, поручило нам с вами изменить поверхность этих двух могущественных держав мира. Если предложенная сумма не может доставить того, что называется партией, говорите…
– Вы хотите смеяться: с сотней гиней я успею упоить половину нижней палаты, бурные движения которых распространят жаркую тревогу в Унидзоре, а остальными двумя подкуплю тучу низших парламентаристов, которые побегут по городу с громкими криками. Перчатка будет брошена. Если этого пороху недостаточно будет, чтобы зажечь революцию, надобно тогда отказаться от цели, которая значит, еще очень далеко; мне будет очевидно, что мы хотели сорвать плод еще незрелый. Свободные британцы принуждены будут еще таить злобу в сердце, но, по крайней мере, они будут знать, где искать точки опоры при более благоприятной встрече.
– Это может на некоторое время обеспечить исполнение моих намерений, а впоследствии мою помощь вам в успехе.
– Я и буду на нее рассчитывать, так как и вы должны полагаться на меня во всех случайностях.
– Может быть недалек день, когда я вам напомню это обещание, сказал капуцин с заметным жаром.
Посланец кардинала в этот момент находился под влиянием человека, который в своем восторге бредил царством христианства, и, не снимая своей маски лицемерия даже пред лицом неба, Жозеф думал опереться на кельвиниста, чтобы помочь успеху католического священника, который внезапно в нем проснулся. Потом, оценив более основательно затруднения, которые могли встретиться его исполинским видам, он прибавил: