Она не договорила и приготовилась лечь в постель, из боязни быть захваченной врасплох новым посланцем Людовика ХIII.
Госпожа Шеврёз написала:
«Государь!
«Королева, моя государыня при виде вашего собственноручного письма, которым ваше величество удостоили ее, пала на колени, чтобы возблагодарить Бога за то, что он открыл вам глаза. Заблуждение, в которое ваше величество впали в ущерб скорее вашей славе нежели доброму имени этой государыни, отличающейся беспримерными добродетелями и которая не, может упрекнуть себя, как она сказала мне рыдая, чтобы заслужила чем-нибудь ваше неудовольствие. Королева непременно явилась бы завтра по приказанию вашего величества, если бы дозволяло состояние ее здоровья; но горькая печаль быть в подозрении у вашего величества причинила ей лихорадку; глаза ее, не высыхавшие от слез в течение трех месяцев, не в состоянии выносить яркого дневного света, а тем более резкого холода. Ее величество не в состоянии даже писать и принуждена прибегнуть к моей помощи для начертания этих строк.
«С первым облегчением в здоровье королева, поспешит исполнить свою обязанность, явиться в Сен-Жермэнский замок; но кроме опасности смелого движения она в настоящую минуту боится еще а крайнего волнения от свидания, которого ваше величество желаете.
«С чувством бесконечной преданности, государь, остаюсь вашего величества покорнейшей слугой.
«Мари Рогон, герцогиня Шеврёз.
«Писано в Лувре, в комнате королевы, 8 января 1626 года, в 4 часа пополудни».
Фаворитка заботливо избегала хоть одним словом коснуться наконечников аксельбанта, которые впрочем были единственным предметом королевского письма. Изобретательная герцогиня была, слишком хитра, чтобы выказать внимание к этому обстоятельству, и при том мнимая небрежность, касательно пункта, который мог показаться незначительным, предоставлял в крайнем случае лишний ресурс для королевы. Действительно, если, будучи заподозрена в такой легкой отговоре как притворное нездоровье, она принуждена была бы ехать в Сен-Жермэн, то конечно весьма натурально она могла забыть надеть роковую драгоценность, а это во всяком случае четыре выигрышных дня.
На следующее же утро Людовик ХIII послал одного, из своих камергеров осведомиться о здоровье королевы. Через час явился королевский доктор по приказанию его величества подать медицинскую помощь этой государыне. Легко было обмануть первого посетителя относительно настоящего положения болезни, но со вторым предстояло гораздо больше затруднений. Предстояло потерпеть неудачу перед опытным ученым доктором, если бы сама природа не явилась помочь интриге. К счастью волнение Анны Австрийской, ее страх быть открытой, предчувствие гибельных последствий от подобного несчастья – все это соединилось, чтобы вызвать род переворота в королеве: ускоренный пульс ее обманул и науку и опытность. Доктор объявил, что у королевы была сильная лихорадка, прибавил, что она должна оставаться в постели, и прописал лекарство, которое велел принимать со строжайшею точностью. У Анны и ее фаворитки снова камень свалился с души.
Можно было надеятся на какую-нибудь отсрочку, а герцогиня более чем кто-нибудь была способна воспользоваться ею. Она уехала домой написать к Бэкингему: верный человек, которого она припасла, обещал пробраться в Англию, не смотря ни на какие препятствия, и через три дня доставить ответ от английского вельможи. Мари села за свой письменный стол, когда ей доложили о госпоже Комбалле, которая подошла уже так близко к кабинету, что не представлялось возможности избежать этого несносного посещения. Гостью пригласили.
Госпожа Шеврёз редко видела племянницу кардинала; она знала, что эта родственница, пользовавшаяся самым интимным доверием министра, разделяла его мстительную ненависть к королеве и во многих обстоятельствах помогала его злостным интригам. Но дама эта, воспитанная в школе изменчивого коварства, выражала превосходно впечатления, совершенно противоположные настоящим ее чувствам; она подбежала к герцогине с распростертыми объятиями и крепко прижала ее к сердцу, что встречено было довольно холодно.
– Как мне прискорбно, сказала коварная Комбалле: – жить в придворных путах, которые удерживают меня вдали от вас! Мне приятно было бы видеться с вами каждый день и наслаждаться прелестями вашего ума и сердца.
– Вы слишком льстите мне, отвечала герцогиня, которая очень хорошо понимала всю опасность рассердить племянницу кардинала. – Удовольствие, которое встретила бы я в вашем обществе, было бы несравненно выше.