Выбрать главу

В тот же самый вечер Людовик XIII послал своего обер-гардеробмейстера Шалэ приветствовать королеву и поздравить с выздоровлением, о котором узнал. Анна отвечала через графа, что она еще не совсем оправилась, но что с большим удовольствием готова принять его величество через день. Последняя отсрочка была испрошена по совету фаворитки, которая считала необходимым, чтобы кардинал имел время получить новости из Англии.

В назначенный день Людовик XIII вошел к королеве в полдень, в сопровождении кардинала. Госпожа Шеврёз, находившаяся уже в Лувре, задрожала от радости при виде, как его эминенция шел под верный удар, который она готовилась понести ему. Ришельё являлся с не меньшей уверенностью: ему казалось невозможным, чтобы Анна Австрийская могла ускользнуть от пропасти, в которую он толкает ее; и нападение было рассчитано таким образом, что, нападая на эту государыню, он все еще казался ее защитником.

– Ваше величество простите меня, сказала королева с грациозной улыбкой: – что я заставила вас пожаловать ко мне; но я еще очень слаба, а между тем тороплюсь исполнить ваше приказание.

– Это место удобнее всякого другого для нашего свидания, отвечал король с угрюмым видом и мрачным взглядом. – Нет решительной надобности, чтобы Французский король был обесчещен перед всем своим двором.

– Что значат эти слова, государь? спросила королева спокойным тоном, но в котором замечалось смятение.

– О, я ожидал ваших хитростей, сказал Людовик с улыбкой горькой насмешки: – но клянусь кровью Христа, это не обезоружит меня… На вас нет аксельбанта, который я подарил вам в прошлом году.

– Государь, возразила Анна, придя совершенно в себя: – такой наряд, здесь, у меня в комнате…

– Это мне доказывает вашу искренность, сказал король, и для того, чтобы уклониться от моего приказания, вы пригласили меня сюда.

– Ваше величество, сказал Ришельё обращаясь к королеве и чрезвычайно мягким голосом: – я решился избавить вас при этой бурной встрече от всех неприятностей, какие повлечет для вас бесполезная хитрость. Ваше величество, будучи еще столь молоды и так неопытны относительно того, что преступное легкомыслие способно сделать из этого подарка, могли, не погрешая серьезно, увлечься до щедрости, оскорбляющей приличие. К счастью мое рвение успело предотвратить последствия, которые могли быть гибельны для славы моего государя и для вашей чести. Усилия мои уже увенчались некоторым успехом; я извлеку из него большую пользу, ибо надеюсь навсегда устранить ваше величество от такой нечаянности, какой подверглась ваша неопытность, и привез вам неопровержимое свидетельство шуму, которого она наделала. Вот, прибавил кардинал, подавая королеве два наконечника, отрезанные в Уиндзоре: – вот часть драгоценности, которую ваше величество невинным образом подарили герцогу Бэкингему. Я выкупил их у одного лондонского еврея, и это должно вас убедить – каким вниманием пользовался ваш подарок.

– Государь, сказала Анна Австрийская, вращаясь с невозмутимым спокойствием к Людовику: – нельзя не удивляться, как во всем вам служит первый министр; я вам сию минуту представлю новое доказательство.

И королева взяла на столе шкатулку, заключавшую в себе ее драгоценности и подавая королю ключ просила его отпереть шкатулку.

Король отпер…

– Что я вижу; воскликнул он, заметив знакомые алмазные наконечники.

– То, что я обещала вам, государь, отвечала королева с прежним хладнокровием: – чудесное доказательство рвения, о котором сию минуту распространялся господин кардинал: он хотел представить вам яркий пример его, извлекая из своего воображения ужасную басню, которую подкрепляет ложным свидетельством, чем поддерживает у вашего величества недоверчивое, ревнивое настроение.

– Что вы осмеливаетесь говорить? воскликнул кардинал смущенным, трепетным голосом. – Государь, на меня клевещут.

– О, на этот раз ваши усилия будут бесполезны, и обаяние вашего коварства пало, возразила с живостью королева. – Вот все двенадцать наконечников, полученных мною по милости короля. Они не оставляли ни на минуту моей шкатулки. Его величество может судить теперь о вашей честности; королю, я полагаю, не трудно видеть, с чьей стороны клевета.