– Ну, что скажете вы на это, кузен? спросил Людовик XIII, смотря гневно на кардинала.
– Ваше величество; отвечал гордо Ришельё: – могли бы лучше знать, что я никогда не боялся объяснений, и я должен бы, может быть, сказать, что мои противники всегда выходили побежденными после борьбы со мной… Тем не менее я хочу оправдаться государь, ибо ваши враги, побежденные извне, покоренные внутри, говорят очень тихо о моих скромных усилиях. Толковали много, толковали слишком при дворе о подарке аксельбанта с алмазными наконечниками. Обстоятельство это дошло до меня в числе прочих не менее оскорбительных слухов об Амьенской поездке: эти крайне огорчило меня. Одна верная особа, которой поручено было разведать в Лондоне об этом несчастном деле, уведомила меня после тщательных розысков, что герцог надевал раз или два эту драгоценность на бале в Уиндзоре, не стесняясь скрывать ее происхождение, подарил ее потом одной любовнице, которая тотчас же почти продала ее. Конечно, моя слабая опытность могла быть обманута, но я считал необходимым не только из внимания к моей обязанности, но и для чести вашего величества выкупить эти алмазы, чтобы затушить скандал, который не замедлило бы произвести их присутствие в Англии. И вот вчера вечером я получил два наконечника, которые имел честь представить… Так как я могу быть обманут, продолжал коварный прелат: – то теперь слишком радуюсь, чтобы упорствовать против доказательства, хотя бы даже мог объяснить присутствие его иначе, чем того желали бы. Но осмелюсь сказать вашему величеству, что никак не ожидал обвинения с вашей стороны, и прибавлю, государь, что тяжело видеть подобную признательность за поведение, которое стремилось спасти от стыда доброе имя моего короля… Это для меня верный залог, что вам сделалась неприятна моя служба, прибавил искусный актер, проливая слезы: – я располагаю оставить двор; вечером же велю перенести в кабинет вашего величества все государственные бумаги.
– Перестаньте, кузен, перебил король, который боялся, чтобы Ришельё не взвалил ему на плечи всех дел: – мне приятна ваша заботливость в этом печальном обстоятельстве… Я увлекся, обвинив вас без основания, и искренне беру назад слова, которые могли показаться вам горькими.
– Очень хорошо, государь, сказала горячо Анна Австрийская: – вот истинно королевские извинения; вам не остается ничего более поблагодарить этого человека за то, что со злобой, скрытой от одних вас, он пытался довести до стыда и позора королеву, вашу супругу, дочь королей.
– Государыня, отвечал Ришельё, голос которого сделался также мягок как при начале разговора: принимаю со всем почтительным смирением суровое обращение вашего величества; вы не можете оценить всей законности моих поступков в этом случае. Но все же надеюсь, что в своей молельне вы помилуете меня за мои подозрения, может быть очень легкомысленные, но извиняемые их поводом.
– Скажите оправдываемый, господин кардинал! воскликнула госпожа Шеврёз, которая еще не сказала ни слова: – ибо этот повод могуществен у вас в душе: презрение, выказанное королевой к вашей любви, в которой вы имели дерзость ей объясниться.
– Чем вы можете подтвердить то, что говорите, герцогиня? восклкинул Людовик XIII из всей силы.
– Собственноручным письмом господина кардинала, отвечала фаворитка, передавая королю письмо его эминенции.
Был бы напрасный труда описать действие, произведенное этим обстоятельством на короля, в ту самую минуту, когда этот венчанный невольник унизился до извинения перед своим владыкой – министром. С ним произошла страшная перемена: черты лица расстроились мгновенно; губы дрожали, волнуемые сосредоточенной яростью; пламенный взор пробегал роковую бумагу.
– Арман дю-Плесси, сказал наконец король со страшным, раздирающим криком, исторгнутым из души: – неужели я должен видеть в тебе чудовище, изрыгнутое адом для того, чтобы мучить подобным, образом несчастнейшего из государей на земле?
– Государь, посмотрите мне прямо в лицо, возразил Ришельё неподвижный и невозмутимый. – Несмотря на ваше суровое обращение заметили ли вы в моих чертах боязнь или даже малейшее смятение.
– О, никто, сказала с живостью фаворитка: – не посмеет отрицать в вас способностей первого актера в мире.
– Да простит Бог это оскорбление, также как и гнусность, которую я сейчас докажу.
– Но это письмо! воскликнул король в бешенстве: – это письмо, за которое не отомстят меня достаточно двадцать палачей, разрывая на куски ваше живое мясо, раздробляя в порошок ваши кости!