– Это письмо поддельно, отвечал Ришельё с презрительной улыбкой. – Введите человека, который ожидает моих приказаний! прибавил громко его эминенция, подходя к двери.
Вошел кавалер Ландри.
– Говорите, сударь, продолжал кардинал, показывая ему письмо: – кто писал это?
– Я, отвечал поддельщик, взглянув на бумагу.
– Изволите слышать, ваше величество, прибавил холодно кардинал.
– Какой же повод заставил тебя совершить этот поступок? спросил в свою очередь Людовик XIII с меньшей запальчивостью.
– Значительное вознаграждение, отвечал Ландри, не колеблясь.
– Кто же тебе обещал его?
– Госпожа Шеврёз, которую вижу здесь…
– Я! воскликнула с невыразимым удивленьем фаворитка, никак не ожидавшая подобного обвинения.
– Вы сами.
– Вот чернила и перо, сказал Людовик, словно по вдохновению: – напиши несколько строк этим же самым почерком.
– Ничего нет легче, ваше величество.
И поддельщик исполнил приказание.
– Вот так доказательство! никогда очевидность не была яснее, сказал Людовик, сравнив внимательно обе бумаги… – Герцогиня, я должен вам сказать, что негодование мое чрезмерно, и если бы меня не удерживало уважение к вашему мужу, моему посланнику в Лондоне и одному из моих верных слуг, я не задумался бы велеть выгнать вас сию же минуту из моего королевства.
– Государь, отвечала с гордым спокойствием герцогиня, указывая на кардинала: – или его эминенция или я, из нас двух кто-нибудь лжет вашему величеству. Если бы ваше предубеждение не было так упорно, прошедшее служило бы залогом настоящему: в несчастной необходимости выбрать между нами двумя виновника бесчестного дела, вы не поколеблетесь ни на минуту между господином Вильеро, фортуна которого соткана из неблагодарности, обманов, коварства, и потомком семейства, имя которого, связанное с древней короной Франции, блестит также как и слава Монморанси.
– Клянусь Христом, воскликнула Анна, указывая на распятие: – что это наглое объяснение получила я от кардинала.
– Клянусь, сказала Мари Роган с такой же торжественностью: – что это письмо не было писано по моему приказанию.
– А я, проговорил кардинал с благородством: – не оскверню религии, которой состою служителем, клятвой в таких гнусных интригах. Человек этот представил очевидное доказательство, которое его величество удостоил признать по своей высокой мудрости: и для меня достаточно этого свидетельства. В последний день Страшного суда, прибавил лицемер с умилением. – оскорбление получит свое возмездие. Мне остается сказать лишь несколько слов; давно уже я узнал о существовании этого поддельного письма, и сперва твердо решился было предать его заслуженному презрению; но, рассудив основательнее, подумал, что на подобную хитрость следует обратить внимание, и как я предполагал, что сегодня будет пущена в ход эта слабая пружина, то и привел неопровержимого свидетеля.
– Озаботьтесь, чтобы его арестовали, сказал король, выходя из мрачной задумчивости.
– Государь, сказал: Ришельё: – сознание его свидетельствует о его раскаянии, и может быть заслуживает милосердия вашего величества…
– И снисхождения к его сообщнику, прибавила герцогиня, взглянув презрительно на министра.
– Да отвратит ваше величество слух от этого нового оскорбления, сказал его эминенция с кротостью тигра: – дамы, претендующие на ловкость, сожалеют, когда она им не удается, а пол их имеет право на наше сострадание.
– Я вижу только запутанность в этом двойном деле, пробормотал король глухим голосом: – может быть здесь все обманывают, и один только я обманутый…
С этими словами Людовик отворил дверь и медленно вышел из комнаты.
– Я убеждена, сказала герцогиня с лукавой улыбкой: – что вы не ожидали подобного оборота вещей, и что вам тяжело быть в необходимости защищаться в ту самую минуту, когда ваша глубокая тактика рассчитывала приступить к обвинению.
– Государыня, отвечал без малейшего внимания первый министр, обращаясь прямо к Анне Австрийской: – я знаю, что вам приятны услуги этой дамы; как бы там ни говорили, а я слишком предан вашему величеству, чтобы отнять их у вас, разве уже принудит меня к этому прямое приказание короля; но терпение этого государя может истощиться… Прикажите же вашей фаворитке обуздать ее интриги: мне собственно они кажутся очень веселыми и милыми; но Людовик ХIII шуток не любит, и я боюсь, чтобы изгнание…
– Не тревожьтесь, господин Вильеро в этом отношении, отвечала фаворитка с отлично разыгранной откровенностью. – Так как мои шутки имеют способность забавлять вас, то я не премину доставлять вам это удовольствие издали также, как и вблизи. Я хочу уверить вас, господин кардинал, что я мало забочусь о вашей громадной власти. Вы можете под прикрытием короля проявлять ее относительно меня и всего строгостью; но никогда не заставите меня бояться ее. Никогда и ни в какой стране я не перестану вести с вами борьбы, и мы увидим за кем останется победа. В ожидании, господин искусный министр, я должна вам сказать, что стыдно удалять противника, не будучи в состоянии бороться с ним. Я не знаю, как называется подобное поведение в политике или дипломами; но в обыкновенном мире его называют трусостью.