– Довольно друг мой! – воскликнул он, взяв за руку Балансе: – вы сняли повязку, накинутую мне на глаза любовью; я возненавидел этот ужасный заговор.
– Нет, не довольно, граф, для спасения вашей жизни: если, по всем вероятиям, его эминенция узнает об этом заговоре, вы рискуете головой за одно только недонесение. Вы можете надеяться на спасение только после искреннего и полного признания.
– Подумали ли вы, Валансе? Как, мне сделаться доносчиком!
– Вы хотите сказать объявителем… Притом к чему такая щекотливость в этом открытии? Какой опасности подвергаются тут принцы крови? Легкому выговору, быть может, король немного надуется… Вы можете быть осторожны относительно имен других заговорщиков. Поспешим сию минуту к его эминенции; я боюсь, чтобы завтра не было поздно, и что луч блестящей фортуны, сверкающей перед вами, если вы спасете человека, могущество которого безгранично может, с потерей случая, исчезнуть навсегда.
С этими словами кардиналист увлек Шалэ в Малый Люксембург; они прибыли в тот момент, когда Ришельё собрался выезжать в замок Флёри, так как Людовик был уже в Фонтэнебло. Министр, войдя в кабинет для приема двух вельмож, пригласил их сесть с той изысканной вежливостью, в которой притворялся всегда, если считал удобным не выказывать презрения к посетителям; сам он опустился в свое широкое кресло, потом сложив руки и закрыв глаза, по своей лицемерной привычке, он слушал сообщение обер-гардероб-мейстера.
При первых словах Шалэ, кардинал раскрыл паза; не выразив испуга, лицо его нахмурилось; горькая улыбка слегка подернула его губы под седеющими усами.
– Я вам очень благодарен, сказал он ласково: что вы уведомили меня об этом заговоре, о котором я уже кое-что слышал: отняв у вас мысль, участвовать в нем, небо явило вам свою бесконечную благость; измена не опозорит вашего славного имени.
– Мессир Валансе озаботился ободрить меня на мой настоящий поступок, отвечал Шалэ, которому хотелось, чтобы и его другу Ришельё был благодарен за советы.
– Я всегда уважал мессира Валансе сказал его эминенция. – Увы, господа: если бы только опасность угрожала собственно мне в этом деле, продолжал смиренно прелат: – я не знаю, заботился ли бы я о моей жизни, самой несчастной, ибо все мои усилия, самые священные намерения в службе короля приобрели мне только врагов… Но эти знатные преступники угрожают славе его величества, спокойствию государства. Тем не менее, прибавил Ришельё, поднимая глаза к небу: – не дай Бог, чтоб я хотел в деле, по-видимому, моем личном, возбудить гнев государя против столь близких ему особ! Он сам окажет справедливость, я не хочу вмешиваться ни за что на свете. И так, господа, поезжайте к королю в Фонтэнебло и передайте то, что мне сказали. Я увижу его величество вечером, и надеюсь, государь мне дозволит отвратить бурю, которую заговорщики накликали на свою голову… Вы мне не объявили всех имен, но я отлично знаю те, которые пропущены вами… Герцогиня Шеврёз, например…
– Клянусь вам, господин герцог, сказал с жаром граф, испуганный глубиной пропасти, разверзавшейся под ногами любимой им женщины: – клянусь вам своей шпагой, что дама эта чужда…
– Молодой человек, перебил кардинал: – клятва записывается в небе, остерегайтесь осквернять ее. К даме вашего сердца будут снисходительны, продолжал он с улыбкой. – Это будет ваша первая награда, но я постановлю условие…
– Жду приказаний вашей эминенции.
– Я требую, чтобы герцогиня не знала о нашем свидании.
– Я обещаю, монсеньер, скрыть от нее.
– Это не все. Вы не преминете, граф, стать завтра утром во главе партизанов, которые должны увезти меня из моего замка, и действовать так, как бы ничего не происходило между нами.
– Если это будет угодно вашей эминенции.
– Очень угодно, господин Шалэ, а это еще важнее для вашего собственного кредита; ибо если бы заговор был остановлен, то король бы мог подумать, что вы обманули его.
– Замечание господина герцога необыкновенно верно, сказал Валансе.
– Я очень счастлив, что уведомил вас, сказал Шалэ, вставая: – ибо ваша эминенция удостоили меня уверить, что Монсье, мой августейший благодетель, не подвергнется никакому риску в этом деле.
– Боже правосудный! воскликнул кардинал. – Его высочество! Я его люблю как родного сына, и всегда буду покорнейшим его слугой. Поезжайте господа, да сопутствует вам Бог. Не бойтесь ничего, король будет весьма доволен вашею ревностной службой.
И кардинал взял обоих вельмож за руки и проводил до кареты, и потом, тотчас бросившись в свою, закричал кучеру: