– Вот это хорошо!
И он выбрал себе три коробочки конфет. После этого принцы, вельможи, дворяне и пажи бросились на остальное. В минуту все было разобрано, опрокинуто на землю, потоптано ногами, что возбудило странное удовольствие л короле, которое однако же не совсем разделяли старшины.
По окончании пира этой грациозной шуткой, король собрался уехать из ратуши, не снимая своего маскарадного костюма. Голова, старшины и актуариус в своих мантиях среди блестящих масок проводили его величество до крыльца. В тот же момент раздались выстрелы городских пушек, что доставило королю большое удовольствие. Он долго оставался на ступеньках, доказывая свой, волшебный костюм громадной толпе, наполнявшей Гревскую площадь, среди, которой раздавались радостные восклицания: «Да здравствует король»! Шляпы летели в воздух, платки развевались в окнах, а между тем каждый хорошо знал, что волшебник, приветствуемый таким образом, не был великим волшебником.
По всему пути, по которому король возвращался в Лувр, в окнах горели еще разноцветные фонарики, – иллюминация предписанная обывателям под страхом денежного штрафа. Народ радовался по приказанию.
В то время как Людовик ХIII танцевал в ратуше и любовался грабежом конфет, кардинал тоже бодрствовал, но немного с большей пользой. Его эминенция, задумавшись, согнувшись над своим столом, в полночь между двумя восковыми свечами, протягивал по временам озябшие руки к камину, в котором горел яркий огонь. Великий политик составлял в это время план новой кампания, сделавшейся неизбежной. Могучая эскадра вооружалась в английских портах, чтобы идти на помощь мятежным ларошельцам; известно уже было, что она готовилась сняться с якоря весной, и кардинал получил известие от своих тайных агентов, что ею должен был начальствовать Бэкингем. Ришельё предвидел это обстоятельство: оно не могло не последовать за отказом в приезде влюбленному англичанину к луврскому двору. Несмотря на всю неполитичность этого отказа, кардинал именно не порицал его. Очевидно, что Франции вскоре предстояло выдержать страшную войну, что долженствовала политься кровь обоих храбрых народов, что сокровища, собранные их трудом, поспели может быть истощиться, и только вследствие того, что влюбленный министр не успел охладить своей любви у ног красавицы королевы.
Изгнанная фаворитка видела с удовольствием приближение бури, и все соединилось, чтобы возбудить в ней желание – видеть поражение собственного отечества. Кроме того, что она была связана узами крови с герцогом Роганом, вождем восставших кальвинистов, она надеялась, что несчастная война опрокинет наконец колосс, тяготевший над Францией, отомстит оскорбленную королеву, и что сама она, снова войдя в милость, будет иметь возможность выказать сколько угодно презрения своему побежденному неприятелю. Но одних желаний было недостаточно для тревожного духа герцогини; ей нужна была действительность, ей хотелось вести интригу, завлекать поклонников в свои сети. Соскучившись от томительно бездейственной жизни в своем замке, хотя она и устроила себе некоторый сердечные утешения, эта женщина, богатая на выдумки, оставила королевство и выехала в Лотарингию. Мысль об этом путешествии вдохнула ей политика: госпожа де-Шеврёз знала, что царствующий герцог, оскорбленный путами, которыми связал его Ришельё, с нетерпением ожидал, чтобы страшный неприятель объявил войну Людовику ХIII, располагая присоединить свою армию к английской. Прибыв ко двору Нанси, герцогиня легко снискала расположение принца и конечно не отказала ему в своем. Его высочество, упоенный подобно всем вздыхателям этой второй Армиды, обещал ей все, чего только она желала. Филипп IV, будучи оскорблен суровым с его сестрой обращением Людовика XIII, колебался относительно своего союза с Лувром, и именно на этого недовольная государя и обратила свои виды эта пронырливая герцогиня. Анна Австрийская, по наущению своей фаворитки, открыла маркизу Мирбелю, испанскому посланнику в Париже, воинственные намерения герцога Лотарингского, а этот дипломат обещал сообщить их своему двору. А в это время королева пламенно желала успеха англичанам, менее может быть потому, что Бэкингем должен был командовать армией в этом походе, чем в надежде видеть наконец падение этого деспота. Таково было направление, которое госпожа де-Шеврёз дала мыслям оскорбленной государыни: и вот слабости любви затмил справедливый гнев, и ее величество имела извинение до некоторой степени.