Умоляю, ваше величество, выслушать и, может быть, ваши мысли переменятся.
– Слушаю вас, герцог, отвечала королева, указывая на стул.
– Не стану терять драгоценных минут для убеждения вашего величества, что я никогда не был относительно вас виновен в дурных намерениях, которые мне приписывают, но ограничусь только, сказав от искреннего сердца, что я никогда не отказывал себе в удовольствии и желании трудиться для вашего счастья. Если относительно этого в моем поведении и можно было заметить кое что не совсем достойное одобрения, то чувства мои, увы, были далеки от ненависти. Но вы тогда находились под влиянием советов женщины, которая много вредила вашему спокойствию, и советы ее навлекли глубокую печаль на ваше величество. Осталось вам сказать, положив руку на этот крест – символ нашего Искупителя, что я доказал свою преданность моей государыне, когда перестал защищать госпожу Шеврёз от весьма справедливых подозрений короля. Я и теперь нахожусь в этом кабинете по поводу обстоятельства, в котором не менее выкажется моя преданность, ибо я пришел предложить вам случай, и случай весьма верный снова приобрести доброе расположение и любовь вашего супруга.
– О, говорите, господин кардинал, говорите!
– Страшная армия под начальством герцога Бэкингема высадилась на остров Ре; она идет на город и крепость Сен-Мартен, которые не в состоянии еще защищаться, и если эта крепость попадет во власть англичан, великие несчастья не преминут последовать за этим взятием. Ла-Рошельские кальвинисты поднимут головы, войдут в сношения с монтобанскими, лангедокскими, свенскими и, будучи поддержаны иноземцами, могут нанести большой вред государству.
– Что я слышу?
– Страх этот весьма основателен, но во власти вашего величества помочь горю.
– В моей власти, господин кардинал?
– Совершенно верно. Удостойте ваше величество прочесть эту записку короля, моего государя.
И Ришельё подал листочек бумаги королеве, которая поспешно развернула его и прочла следующее: «Дайте нашему кузену, кардиналу Ришельё собственноручное письмо к герцогу Бэкингему, такова наша воля; и если, вы исполните это наше желание, мы можем позабыть весьма справедливые поводы к гневу.
«Louis».
– Право, господин кардинал, я не знаю, что думать о содержании этого письма. Герцог мог питать в душе смелые надежды во время своего пребывания во Франции; но огласка, которую они наделали – это крест, какой, подобно многим другим, я ношу незаслуженно. Итак, не подав никогда этому иностранцу ни малейшего повода тешиться моей благосклонностью, я не могу и не хочу ничего ожидать от него.
– А Боже сохрани, чтобы я считал ваше величество виновными в том, в чем обвиняла вас ненавистная злоба; сам король не верит более в подобную клевету.
– Зачем же его величество наносит мне новое оскорбление, прислав эту записку, ибо в ней очевидно мнение, что я нахожусь в тесных отношениях с герцогом Бэкингемом.
– Ваше величество изволите ошибаться в этом случае, и мнение короля противоположно чувству, столь расходящемуся с истиной.
– Как! Ожидать от женщины рекомендательного письма к человеку, которого гнусная злоба ославила ее любовником?
– Это значит – заявлять чувствительное доказательство, что не верят молве, или по крайней мере тому, что он был счастливым любовником.
– Свидетельство это может быть обманчиво.
– А между тем основано на опыте. Простите мне великодушно смелое слово в пользу лестной мысли о вашей добродетели. Король и его смиренный министр убедились, что именно вследствие того, что Бэкингем не пользовался вашими милостями, вам позволено надеяться всего от герцога.
– Разве полагают, что я теперь ободряю его надежды?
– О, его величество не думает этого.
– Ведь это предлагается мне гнусное коварство!
– Это называется военной хитростью, сказал Ришельё с улыбкой: – и для опытного человека прямота относительно неприятеля – это не необходимость.
– Подобная мысль, господин кардинал, может быть уместна в политике, но Боже сохрани, чтобы я разделяла ее.
– Берегитесь, чтобы король, узнав о вашем отказе действовать против Бэкингема в качестве неприятеля, не заподозрил, что вы надеетесь условиться с ним как с другом.
– Роковая необходимость!
– Он тем легче может быть убежден в этой мысли, что вы отталкиваете дружескую руку, которую он вам протягивает… Подумайте.
– Странно, что сам король побуждает меня вредить его доброму имени ибо письмо, которое вы у меня требуете, господин кардинал, останется доказательством моей неосторожности и ветрености.