Такова была Мадам; 29 июня ею любовались, как венцом творения… 30-го от нее осталась лишь отвратительная зловонная масса, которую ожидали только могила и черви.
Король с содроганием узнал о насильственной смерти своей невестки; страшное подозрение закралось к нему в душу. Среди ночи он потребовали к себе Мореля, метрдотеля Мадам, на которого падало подозрение. Мореля таинственно ввели в кабинет его величества, и его допрашивал король в присутствии дежурного лейтенанта и Бонтана.
– Посмотрите на меня, сказал его величество строго Морелю: – и можете не опасаться за свою жизнь, если будете откровенны.
– Государь, я скажу сущую правду.
– Не забывайте же этого обещания: если вы его не исполните – казнь ваша неизбежна… От вас зависит выйти из этого замка живым или мертвым.
– Государь, сказал метрдотель спокойно: – я был бы пошлым дураком, если бы осмелился солгать после вашего священного слова.
– Хорошо. Отвечайте теперь: Мадам умерла от отравы.
– Да, ваше величество.
– Кто отравил ее?
– Я и маркиз Эффиа.
Король вздрогнул.
– Кто вам дал это ужасное поручение, и от кого вы достали яду?
– Кавалер Лоррэн – первое орудие этого преступления: он прислал нам из Рима отраву, которую я приготовил и которую Эффиа влил в напиток ее высочества.
– Но, брат мой, – продолжал Людовик XIV едва заметным голосом: – знал ли об этом заговоре?
– Нет, государь.
– Поклянетесь ли вы? – сказал король несколько громче.
– Клянусь, государь, Богом, которого оскорбил… Монсье положительно не знал тайны… Мы не могли рассчитывать на него, он изменил бы нам.
– О, я дышу свободнее! Вот все, что мне нужно было знать. Ступайте, несчастный, я вам дарую жизнь, но уезжайте из моего королевства.
Маркиз Эффиа и Беврон, друг его, подозреваемый в соучастии, бежали; но никто не думает их преследовать, и смерть Мадам, последовавшая около месяца тому назад, кажется, по-видимому, для Монсье и даже для самого короля старинным событием… Так все идет в этом мире.
Теперь у нас существует при дворе положительно очаровательное трио Мортемар, а именно: госпожа Монтеспан, госпожа Тианж и аббатесса Фонтевро. Это настоящие три грации; жаль только, что самая младшая и красивейшая из троих сестер – грация клерикальная. Аббат Тетю, в котором больше остроумия, нежели благочестия, в коротких словах определил ум этих сестер: «Госпожа Монтеспан, сказал он: говорит как читает, госпожа Тианж, как особа, которая бредит, а госпожа Фонтевро как особа, которая мыслит». Довольно верное суждение это требует некоторого развития относительно госпожи Тианж и сестры ей аббатессы. Первая, которая, по словам аббата Тетю, часто бредит, имеет иногда приятные, в особенности остроумные сны; но надобно сознаться, что ей приходят порой в голову и вещи чрезвычайно странные. Например, она считает себя образцовым произведением природы, не только по поводу своих физических прелестей, но и в силу убеждения, что рождение придало ей совершенства, способного отличать ее от обыкновенного человечества. Госпожа Фонтевро рассуждает более здраво; ум у нее обширный и блестящий. Она даже комментировала отцов церкви. Ее обожают монахини, жизнь которых она умела устроить так, чтобы самые строгие правила не казались им тягостными. Аббатесса эта часто является ко двору, где не смотря на свое покрывало и звание, находит большое удовольствие среди развлечений, которые за малыми исключениями разделяет со своими сестрами и самыми ветреными придворными женщинами. Не знаю, уже как это делается, но аббатесса Фонтевро, ступая так неосторожно по скользкому паркету, частных апартаментов, ни разу еще не споткнулась: до сих пор ее репутация остается незапятнанной. Людовик XIV не раз уже подумывал об этой недоступной красавице.